Евдокия Шереметьева Евдокия Шереметьева Почему дети задерживаются в мире розовых пони

Мы сами, родители и законодатели, лишаем детей ответственности почти с рождения, огораживая их от мира. Ты дорасти до 18, а там уже сам сможешь отвечать. И выходит он в большую жизнь снежинкой, которой работать тяжело/неохота, а здесь токсичный начальник, а здесь суровая реальность.

19 комментариев
Борис Джерелиевский Борис Джерелиевский Единство ЕС ждет испытание угрозой поражения

Лидеры стран Европы начинают понимать, что вместо того, чтобы бороться за живучесть не только тонущего, но и разваливающегося на куски судна, разумнее занять место в шлюпках, пока они еще есть. Пока еще никто не крикнул «Спасайся кто может!», но кое-кто уже потянулся к шлюп-балкам.

5 комментариев
Игорь Горбунов Игорь Горбунов Украина стала полигоном для латиноамериканского криминала

Бесконтрольная накачка Украины оружием и людьми оборачивается появлением новых угроз для всего мира. Украинский кризис больше не локальный – он экспортирует нестабильность на другие континенты.

3 комментария
21 мая 2008, 17:33 • Культура

Лес в телефоне

Лес в телефоне
@ liter.net

Tекст: Дмитрий Воденников

Ночью осваивал функции в новом телефоне. В частности, проверил камеру. Камера как камера, ничего особенного. Во время съемки – в полной тишине (изредка только проезжала машина за черным открытым окном) увидел: маленький восьмигранный кофейный столик, какое-то барахло на нем, пачки сигарет, часть стула, стиральную машину, край дивана, собственное колено...

Чтоб разобраться, как всё это потом посмотреть, нажал функцию «Воспроизвести».

И вдруг услышал ветер.

Он будет, когда я умру и когда мне почудится, что сквозь пол и через меня прорастают равнодушные ко мне и ко всему остальному деревья

Звук ветра был такой низкий, густой, как может шуметь только море (впрочем, это и было похоже на море) или огромный лес.

Но самое главное было не в этом.

Ветер – был древний.

Сквозь этот ветер – записанный через динамик на звуковую карту, каким-то образом вытянутый техникой – я смотрел, как все на экране стало другим. Как рамка картинки уставилась сперва на маленький восьмигранный стол с барахлом посередине (каким-то другим, но узнаваемым, родным), потом начала передвигаться медленно, как будто совершая какое-то важное дело, на часть стула, потом на стиральную машину, на линолеум, потом описала круг и уткнулась в колено.

И над всем этим (внутри всего этого) плыл низкий тяжелый первобытный шум.

Море вдыхало и опять выдыхало.

Лес шумел.

Ветер дышал, как живое существо, как присутствующее чудовище.

И столько в этом было смысла и безразличной печали, что главным был именно этот звук, а не вся эта движущаяся жизнь на экране.

... Говорят, есть такие фотографии, бытовые, с каких-то среднестатистических вечеринок, на которых вдруг при просмотре на следующее утро запечатленные на них люди замечают, что между их лиц (расгоряченных, каких-то раскоряченных, глупых, неполучившихся) проступает еще одно лицо. Совершенно неясное, чужое, как будто стертое, непроявленное, но очевидное.

И я не верю им. Не верю этим людям, не верю этим свидетелям, самим фотографиям, выложенным в сеть. Это, наверное, просто какой-то блик, случайный эффект, визуальный брак.

Но ветер-то в телефоне был – настоящий. Он – есть.

Просто я никогда не слышал его.

Он был, когда я входил в кухню, когда вертел в руках мобильный телефон, когда открывал меню, когда водил видеоискателем с предмета на предмет... Он был, когда я родился и думал, что надо мной проплывают громадные белые рыбы. Он будет, когда я умру и когда мне почудится, что сквозь пол и через меня прорастают равнодушные ко мне и ко всему остальному деревья.

И только один раз в жизни диктофон этот ветер выявил и запер в картинке.

Но ветер – он – навсегда.

Древний, похожий на первобытный лес или море.

И это было посильнее «Фауста» Гете.

...Пустая телега уже позади,
и сброшена сбруя с тебя, и в груди
остывшие угли надежды.
Ты вынут из бега, как тень, посреди
пустой лошадиной одежды.

Таким ты явился сюда, на простор
степей распростертых, и, словно в костер,
был брошен в веление бега.
Таким ты уходишь отсюда с тех пор,
как в ночь укатила телега.

А там, за телегой, к себе самому
буланое детство уходит во тьму,
где бродит табун вверх ногами
и плачет кобыла в метельном дыму,
к тебе прикасаясь губами.

Небесный табун шелестит, как вода,
с рассветом приблизятся горы, когда
трава в небесах заклубится
и тихо над миром повиснет звезда
со лба молодой кобылицы.