Александр Шабуров: «Антикиллеру» 10 лет

Прочитывал я больше, чем успевал расписать по тетрадкам, – неоприходованные книги высились пирамидами вдоль стен. Удовлетворения это не доставляло. Я понял: спасение – не в заучивании фактологии, не в начетничестве. Но в культивировании непосредственности восприятия. И принялся опрощать мозги.

Благо вслед за перестроечными раритетами –«Детьми Арбата», «Белыми одеждами» и «Золотыми тучками» – вылезли «Пять поросят» и «Десять негритят». Начался интересный период, когда рентабельно было издавать книжки только в тонкой обложке. Детективы, напечатанные до 1973 года в журнале «Заря Востока», и сборники анекдотов. Чтобы никому не платить. И чтобы их раскупить успели в привокзальных киосках, пока не обесценила инфляция.

Как музейному работнику с 10-летним стажем мне нравится, что «Антикиллер» зафиксировал промелькнувшую эпоху

Агату Кристи вскоре стало неинтересно читать. Все равно, что бумагу есть. Мне больше подошел Рекс Стаут, живописавший пререкания Ниро Вульфа и Арчи Гудвина. Не детектив, а отношения людей. Но и это было не совсем то. Про жизнь, бурлившую за окном, там не было ни слова. В криминальных очерках журнала «Крокодил» уже была описана «мафия». А изящная словесность спасовала. Еще недавно она что-то да значила: в 60-е поэты собирали стадионы, в 70-е пел Высоцкий, в 80-е появились Довлатов с Бродским, кричал кикиморой Пригов, перебирал библиотечные карточки Рубинштейн… И вдруг выяснилось, что при Ельцине все это – как-то поблекло в сравнении с новостями. Но даже из новостей невозможно было понять, что происходит в стране. Под прикрытием лозунгов шел криминальный передел госсобственности. Интерпретацию настоящего взяла на себя «массовая» литература.

Первые, еще перестроечные поделки такого рода неприлично было брать в руки. Криминальным чтивом у нас занимались абсолютные графоманы. Ч. Абдуллаев высасывал из пальца фантазии о жизни шпионов. В. Доценко описывал нереальные подвиги картонного Бешеного. Был, правда, бывший муровец Николай Леонов (автор серии романов про сыщика Гурова), это в его книжках впервые возникли Бурбулис и Коржаков, наемные киллеры и олигархи. Но Леонов стал писать все более небрежно, а вскоре умер.

И тут мне попался «Антикиллер». Написанный полковником милиции из Ростова-на-Дону Данилом Корецким. Я открыл его в каких-то гостях – и не выпустил из рук. На дворе стоял 1995 год.

Изданный годом ранее роман показался мне таким же откровением, как в 1984 «Иван Лапшин» Алексея Германа (сейчас как раз идет по телевизору). Если там и был заглавный герой, то помещался он в краю кадра, а по переднему плану ходили случайные персонажи, бормотавшие «кекс-пекс-фекс». Новой степенью достоверности было отмечено все. Убийца, сдаваясь, выкидывал зачем-то не только револьвер, но и кепку. Тоска актрисы Адашовой, которую любил Лапшин (которая, в свою очередь, любила Ханина, который любил умершую жену Лику), выражалась в истерическом хохоте: «Мы ж не какие-то там тургеневские барышни!» Вместо важных сюжету действий герои теряли галоши. А собака, названная Каплей, вырастала в «такую большую дуру».

Впрочем, довольно оправдываться: мне было наплевать, что написан «Антикиллер» не самым изощренным стилем, и что автор – верней всего – никогда не читал Борхеса, коего боготворили все тогдашние филологи. Мне «правда» была важней!

Перечитав «Антикиллер» спустя 10 лет, я нисколько не разочаровался, хотя явленная в нем внешняя экзотика растаскана теперь повсеместно. Это физиологический роман 90-х годов, где точно воспроизведены все слои постсоветского общества, все категории криминалитета, силовых и властных структур и взаимоотношения между ними. «Синие» и «апельсины», «спортсмены» и «отморозки», «собровцы» и «рубоповцы», СВР и СБП. Этнографически и психологически точно были запечатлены «стрелки», «правилки» и «разборки», сложные оперативные разработки, вербовки и разводки. А также связующие их случайности, совпадения и нестыковки. Описаны «грев», «огнедувка», убийство обломком лезвия, спрятанным под языком, а также более дикие ритуалы вроде вшивания зеками шаров в половой член или лишения девственности ложкой в женской колонии-малолетке. Но самое важное – впервые популярно были объяснены происшедшие в стране макроперемены и весьма недвусмысленно расставлены нравственные акценты.

Данил Корецкий

Это вам не телесериал «Бригада», где по мановению автора хороших ребят, любующихся в телескоп на звезды и увлеченных игрой на скрипке, продажные менты и подлые гэбэшники сделали бандитами. Драматургическая искусственность особенно вылезла в конце «Бригады». Выбрав бандита депутатом, режиссер А. Сидоров не знал, чем закончить фильм. И ему пришлось немотивированно убить почти всех героев руками внедренного в банду киллера из КГБ. В Свердловске на Уралмаше избирательный округ все 1990-е оставался без депутата по какой-то странной прихоти населения. Оно ни в какую не хотело избирать уралмашевских кандидатов… Написал и подумал: а ведь и вправду главу ОПС «Уралмаш» в прошлом году в СИЗО убили!..

Мой подход примитивен. Как музейному работнику с 10-летним стажем мне нравится, что «Антикиллер» зафиксировал промелькнувшую эпоху. Это учебник истории. Я бы выпустил его как литпамятник с комментариями и фотодокументами. Что происходило в вымышленном Тиходонске и в реальном Ростове-на-Дону тех лет.

Забавно: несколько лет назад «Антикиллер» был экранизирован – но не А. Германом, а режиссером-клипмейкером Е. Кончаловским, который, вероятно, живого хулигана в глаза не видел и попытался сделать обычный голливудский триллер. Сплошные киноаллюзии. На роли короткостриженых, шишковатых, изъеденных оспинами персонажей, «мутноглазых с грязными обкусанными ногтями ублюдков» он взял манекенщиков из рекламных роликов.

Журнал «Сериал» спросил занятых в экранизации красавцев: читали ль вы литературную первооснову? Все как один заявили: мы такое не читаем, нам Коэльо с Мураками подавай! Поставлю здесь дюжину смайликов. Как им непонятно: в нашей стране актер, читающий Коэльо, хорошим быть не может. Алгоритм исправления прост: дабы нюхнуть жизни, надо первым делом выкинуть из головы Мураками и подобрать на улице кирпич. И каждое утро вместо зарядки – бац им себя по носу! Для исправления типажа.

Надо сказать, что до эпопей Корецкий дорос не сразу. Сначала выписывал скрупулезные милицейские производственные детективы. Про переживания спецгруппы, осуществляющей «высшую меру», или перипетии поимки банды знаменитых «фантомасов», например. И только сочинив пять или шесть ученических книжек, набрал мощь и размах. Его «золотой период» – это два «Антикиллера» (про майора Коренева из Тиходонска) и три романа про столичного генерала КГБ Верлинова («Пешка в большой игре», «Операция прикрытия» и «Основная операция»). В московской трилогии горизонт увеличился: к «быкам», охраняющим коммерческие ларьки, прибавились «торпеды» из ГРУ и «морские котики» из ЦРУ. А также то, чем занималась «Альфа» в дни ГКЧП у Белого дома и во дворце Амина, тайный вывоз боевых стратегических ракет из братских республик и подробности ликвидации Джохара Дудаева.

Последующих книг Данила Корецкого можно не читать. Масштаб не тот. Всего лишь дотошные биографии замечательных людей – татуированного опера или потерявшего память, но не разучившегося убивать дипкурьера. Без былого размаха. В «Антикиллере» угол зрения – как у крокодила. 360 градусов. Все спутано в клубке. Любимый прием Корецкого: показать, к примеру, утреннее совещание во всех описываемых сообществах поочередно. Или свести в одной точке сразу несколько спецподразделений – и посмотреть, как они из этого выкрутятся. Кто выживет. Этнографическая достоверность переплетена с мифами из желтой прессы (вроде крыс-мутантов в московском метро, двойников Ельцина или «сейсмического оружия»). У других сочинителей от этого тошнит, здесь же вполне уместно. Впрочем, секретный БЖРК (боевой железнодорожный ракетный комплекс), подробно описанный Корецким в «Атомном поезде», спустя год я с удивлением увидел в программе новостей. Как и детали операции по убийству Дудаева.

Второй пунктик Корецкого таков. По рецепту издательства (или согласно своим представлениям о законах жанра) в каждом сочинении он совершает два-три коитуса. Ничуть не хуже В. Сорокина (писателя из более «серьезного» поколения), сталкивающего расхожие языки описания мира – соцреалистический роман с порнографией, например. Герои Сорокина клонируют Толстого с Достоевским и кушают свои экскременты. Сталин у него занимается сексом с Хрущевым, родители с детьми, а парторги – с передовиками труда женского пола. У Корецкого – то же, только помноженное на крепкий сюжет и точное знание материала. В «Атомном поезде» одновременно происходят сразу два экстравагантных половых акта. Американский мачо-шпион под живой оркестр соблазняет жену нашего засекреченного ракетчика. А тот в эту минуту занимается сексом с военврачом, женой командира поезда, – в боевом отсеке, где хранится МБР. Прямо на ядерной боеголовке! «Белые ягодицы и перечеркнутые шелком женские ноги подействовали на молодого ракетчика так же, как действует команда «Старт!» на тактические ракеты мобильного базирования…»

Упоминавшийся уже Доценко, снискавший недолгий успех в доакунинские времена, считал главной своей заслугой изобретение литературного языка для описания сексуальных отношений. Эвфемизм на эвфемизме. Цитирую по памяти: «Ее женское естество затихло и исторгло из себя влажную нежность».

Застегнув штаны, герой «Атомного поезда» как бы извиняется перед своей ракетой:

«– Ты ведь не подведешь меня, малышка? – он снова похлопал по холодной стали. И отчетливо услышал: нет. Как эхо хлопка по металлу».

Борис Акунин

Корецкий – это тот же Сорокин, только первой свежести!

Если точнее, моя история литературы 1990-х такова.

Данил Корецкий – тогдашний Лев Толстой. Его «Антикиллер» – это «Война и мир», эпопея послеперестроечной народной жизни. Андрей Кивинов, автор коротких повестушек про комичных и лиричных одновременно маленьких человечков, работающих в убойном отделе (по ним снимали «Улицы разбитых фонарей»), – Чехов 90-х. Здесь комментировать, надеюсь, не надо. Кивинов, кстати, тоже милицейский работник. И Б. Акунин – современный Достоевский. Согласитесь: для Акунина жанр вторичен, он обуреваем сверхидеями, которые облек в форму детективов. Писать увлекательно ему, правда, удавалось успешней, чем Достоевскому. Здесь же следовало бы упомянуть и Маринину с Донцовой, но их я не читал.

Закономерность: трое из пяти авторов работали в милиции. Только им по зубам пришелся исторический отрезок, начавшийся ваучерной приватизацией, а закончившийся бегством из страны Гусинского с Березовским и спешным арестом Ходорковского. Именно они знали не понаслышке побудительные мотивы действий всего того неохватного «контингента» сверху донизу, которому случается собираться вместе разве что в милицейском «обезьяннике».

Еще мне Юлия Латынина** нравилась. По профессии она – экономический журналист. Только я долго не мог понять, чья роль в моей типологии уготована ей? Латынина с доскональным знанием дела возродила к жизни советский производственный роман а-ля Вера Панова. Различие в том, что у нее бандиты и олигархи заводы пилят. Недавно Латынина взялась за чеченскую серию, саркастический гротеск – и все стало ясно: ей суждено стать чем-то вроде Салтыкова-Щедрина.

Что примечательно: слушать Латынину-публицистку я не в силах. Заведомо предвзято. Несколько передач подряд на «Эхе Москвы» она рассказывала, как танки в Беслане стреляли по детям-заложникам. Шерлок Холмс научил меня не придумывать заведомо фантастических объяснений происходящего. А потому из двух предположений (либо танки действительно стреляли по детям, либо Латынина немножко увлеклась дискурсом) я выбираю второе как более правдоподобное. Но в беллетристике ее ангажированность никак не сказывается.

На всякий случай, чтобы не обижать Ю. Латынину огульно, звоню журналистке с радио «Свобода*», летавшей в Беслан: стреляли танки или не стреляли? Она спокойно: «Сама я этого не видела. И Латынина тоже не видела. Основывается на опросах разных комиссий. А там – половина очевидцев говорит одно, а другая – прямо противоположное».

Вся литература, не попавшая в мой список, – про инопланетян и для инопланетян. Прочие литераторы 1990-х жизни не знали, да и не хотели знать, писали либо о себе любимых, либо на актуальные темы Серебряного века. Показательна книга стихов моего приятеля поэта Кибирова, которую можно очень грубо пересказать так. Почему я, наследник Пушкина и наместник Иисуса Христа, менее значим сейчас, чем певец Киркоров с песней «Зайка моя»? С каким животным себя сравнить? Типичный сюжет: Фет сказал про Россию то, Апухтин – это, а мне, чувствующему себя ровней в этом ряду, чего сказать?

Похоронные настроения, понятно, разделяли и литературоведы. Пока паханы приватизировали материальные ценности, присвоенная ими «духовность» оказалась не особо прибыльна. О том же прочитал у Л. Данилкина, расследующего, почему во всех романах 2005 года чеченцы захватывают АЭС? Зачем нам пророчат катастрофу? «Кризис интеллигентского сознания связан не с обидой из-за социальной ротации, вследствие которой на передний план выдвинулись новые элиты, финансовая и бюрократическая... Сейчас речь идет уже не о месте и не о физическом выживании без дотаций государства и «в атмосфере всеобщей бездуховности», а об идеологическом крахе двух одновременно проектов – «либерального» и «красно-коричневого»… Сами вожди и спонсоры демократического проекта поворотили оглобли: так возникли «либеральная империя» Чубайса и «левый поворот» Ходорковского. Это – как бы официально, сверху признанное –поражение в войне, хотя бы и в войне культур, как всегда бывает, вызвало у интеллигенции приступ социальной депрессии… Так мы получили в литературе мрачный экспрессионизм…»

Пусть в собственные рейтинги литературоведы запишут персонажей только своей тусовки. Мой друг Женя Касимов, закончивший когда-то Литинститут, писателей делит на «хороших» и «нехороших», первые – с кем ему довелось выпивать в годы учебы, вторые – все остальные... Но именно вышеперечисленные мной авторы адекватно описали эпоху и вернули литературе читателя. После Д. Корецкого стало ясно, что «серьезные» и «массовые» литераторы – одинаковые графоманы, а окончательный водораздел прошел по Б. Акунину. Он оказался первым профессионалом из перечисленных мной авторов. После Акунина утешать себя тем, что ты пишешь «настоящую» литературу, глупо. Такое деление себя изжило. Ветераны, сформировавшиеся в те времена, когда сочинять «в стол» было заслуженным делом, имеют право продолжать это. Но не вешайте лапшу молодым!

Владимир Сорокин

Где-то у досточтимого Д. А. Пригова (в других случаях всегда беспристрастного) я наткнулся на неожиданный брык в адрес Акунина. Слогом, дескать, не вышел. Поэт Кибиров возмущается: главный критерий оценки литературы сейчас – «прикольно». Третий мой знакомый литератор жалуется, что в прежние времена Гарри Поттера ни за что бы не напечатали из-за плохого качества текстуры (намек, что его книги лучше). Раз мы – такие хорошие, почему наши тиражи более маленькие?!

Потому что после Б. Акунина уже нельзя писать «в стол»! Если тебе есть что сказать, умей завладеть вниманием. Пиши как считаешь нужным, но и «прикольно» тоже. Прежняя романтическая парадигма «Поэт и Царь», «Художник и Толпа» не работает. Внутрилитературная проблематика прошлого века интересна только собутыльникам по цеху. Разговор свысока, с высоты присвоенного авторитета, никому не нужен. Надо слезать с котурнов и говорить на равных, на сообразном данному положению языке. В рамках жанров.

Впрочем, не могу вообразить, чтобы при каких-то обстоятельствах исследователи Бродского с Набоковым сподобились прочитать Кивинова с Корецким. В культуре царит расслоение. Все замкнуты в своих субкультурках. Поэзия – гетто для неудачников. На выставки в галереи ходит только окологалерейная публика.

Мой друг литературовед Марк Липовецкий по моей просьбе прочитал Корецкого и вынес приговор: автор: а) не умеет строить сюжет, б) не умеет рисовать характеры и в) носитель фашистской идеологии. Почему? Потому, что все отрицательные персонажи у него – с нерусскими фамилиями.

Я стал спорить. Относительно сюжета возразил, что читал запоем, оторваться не мог. И ничего фашистского не обнаружил! Какой-то перестроечный академик писал в «Нашем современнике», что «12 стульев» – произведение русофобское, оттого что все русские персонажи – комические. Не видишь, говорю, разницы? Я – тоже. Если ты нацелен на ксенофобию, то найдешь ее где угодно. Ты пойми: это не политкорректный филолог вымучивал, а полковник милиции, который знает, о чем пишет. Профессиональные преступные группировки имеют ярко выраженную национальную специализацию…

– Ну ладно, – говорит Липовецкий. – Но все равно я приравнял бы его не к Толстому, а к Крестовскому или Эжену Сю.

– Вот уж хрен! – отвечаю. – Крестовский – фигура не первой величины, при нем действительно актуальные литераторы жили. Гоголи и Горькие. А в 90-е былые герои остались сидеть на кухнях. По уши в Мандельштаме. Боялись выглянуть на улицу. Только этот – по наивности посягнул... Я, конечно, из другого цеха и могу нести что угодно. Но призываю и тебя пошире открыть глаза!

Марк даже обидеться попытался. Только бесполезно, ибо его жена – моя лучшая подруга.

К тому же все, о чем мы спорили, – дела давно минувших дней. Ныне Корецкого – Кивинова – Акунина и др. перемолола cериальная эра. Телеканалы подняли с колен киноиндустрию и за книгопечатание взялись. Актуальные литературные формы сегодня – то, что может стать сериалом, мультиком или клипом. Главный литературный жанр – «новеллизация» фильма или рожи из передачи. В книжном магазине «Москва» – сразу два «Майора Пронина». Первоисточник и новеллизация сценария по нему. И «9-х рот» – тоже две. Мне объяснили: писатель Коротков умудрился заключить договор с «Олмой» и «Гелиосом» сразу. Круто! Даже Солженицын в телевизор попытался забраться. Ну а кумиров моего детства проглотили, не пережевывая…

Ради слова правды не пожалею и Корецкого!

Такое впечатление, что последний роман его («Код возвращения») написан не им самим, а безвестным негром без фантазии и таланта. Моя версия: по предыдущей части («Оперативный псевдоним») сняли сериал, а затем – продолжение. И эта книга, видимо, – новеллизация чужого сценария. Две первые и две последние страницы Корецкий хоть как-то поправил, но между ними – читать невозможно. На бренд работает раб. Ходульные персонажи в ходульных ситуациях. Чеченцы захватывают Дом на набережной, чтобы пульнуть из него «Градом» по Кремлю. За пару страниц до конца первый раз проскальзывает хоть какое-то личное отношение:

«– Иван, приведут ли террористы свою угрозу в исполнение? – спрашивал ведущий ОРТ у молодого длинноволосого эксперта, судя по внешнему облику, разбиравшегося только в проблеме юношеского онанизма».

Здесь я впервые улыбнулся. А предшествующим 300 страницам – не верю!

Дочитал процитированную мной книжку литобозревателя Л. Данилкина до конца. По-детски радовался, как он – по собственному признанию –«писательские черепа лоботомирует». И тому, что никакого желания читать рецензируемые сочинения не возникает. Как вдруг…

«Именно литература выполняет функцию общественного детектора лжи (любопытный, к примеру, факт: главный герой в телевизоре – «мент»; в литературе его нет в помине; это значит, что этот образ, этот герой нашего времени искусственно синтезирован и не существует в действительности)… Именно литература канализирует коллективные фобии и вторгается в запретные зоны: Путин, классовое неравенство, Рублевка, АЭС, Чечня, «Юкос». Все то, что общество разными способами –прямой цензурой, шоу-бизнесом и рекламой, правилами хорошего тона – цензурирует…»

Лоботомирующему – лоботомируйся сам! Как говорится, сапожник-то голый! Вера в исключительность своего поприща – опасный симптом. В каких таких тайных лабораториях ФСБ «синтезирован» образ мента? Вышеприведенная цитата свидетельствует лишь о том, что Л. Данилкин (как и все мы) отслеживает только близлежащий литературный сегмент. Литература, конечно, более тиражна, чем визуальные искусства. Но менее массова, чем, скажем, телесериалы. Кому, как не им, заниматься «массовыми фобиями»: без Чечни, олигархов и АЭС там тоже никак нельзя... Литература же канализирует фобии литераторов.

Или вот: «Связана ли одержимость темами бессмертия, воскрешения и Второго Пришествия с ощущением, что Россия как проект русского этноса умирает?» Навряд ли… Скорее проект «поэт больше, чем поэт» умирает (если так же занудно писать будут), а проект «Россия» – тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо!

* СМИ, включенное в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента

** Признан(а) в РФ иностранным агентом