Глеб Простаков Глеб Простаков Запад судорожно ищет деньги на продолжение войны

Если Россия войну на Украине не проиграет, то она ее выиграет. Значит, впоследствии расплачиваться по счетам перед Москвой может уже не Евросоюз с его солидарной ответственностью, а каждая страна в отдельности и по совокупности неверных решений.

7 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

7 комментариев
Андрей Полонский Андрей Полонский Зачем галициец обещал Америке русские меха

По сравнению с немцами, французами и старинными шведами нынешние киевские куклы на веревочках, конечно, мелочь. Зато теперь понятно, что всю стаю западные дрессировщики специально на русский мех науськивали. На нефть, газ и алмазы. Учили. Готовили.

17 комментариев
10 июля 2007, 12:00 • Культура

Про девушку и эрос Лямпорта

Про девушку и эрос Лямпорта
@ vavilon.ru

Tекст: Ефим Лямпорт

Вкус к поэзии отбит начисто, как почки на допросе. Резиновым шлангом. Что уцелело выжигают кипящим маслом в московских литературных пирожковых. На освободившиеся места насаждают новодел. Липовый и дубовый. Особенно при этом не церемонясь. Вообще не церемонятся. Самоуверенность этого произвола частично объясняется его простотой, которая хуже воровства, – не ведают, что творят.

Но главное – безнаказанность: нашу простоту на воровстве не поймаешь. Некому.

Поэтому можно делать что хочешь: назначать кого угодно поэтом, объявлять любую мануфактуру поэзией. А на маловероятный «самый крайний случай» всегда можно отовраться с помощью безотказного «о вкусах не спорят». Плюрализм.

Дымовая завеса плюрализма перешла в газовую атаку. Скрывать свои бездарность и невежество уже недостаточно. Мало! Удушить подлинное – вот это достижение! Удушив, опасаться больше нечего.

Царство крыс

Тешат амбиции, раздают и получают лавровые венки, пальмовые ветви, рваные рубли с бутылкой водки, кольца в нос. Не бог весть что, конечно, по нынешним-то временам и ценам.

Но ведь и те, о ком идет речь, тоже не бог весть что – неудачливые бизнесмены на покое, бичевки-журналистки, аспиранты-перестарки, недоросли в бесконечном пубертате, жены состоятельных мужей с немереным досугом и без профессий, огрызки и огарки своего собственного давно отгоревшего и давно проеденного и отрыгнутого литературного успеха – вот это и есть групповой портрет литактивистов наших дней, выступающих на обветшавшей, рассыпавшейся поэтической сцене в качестве строгих ценителей, менторов, судей, меценатов и соискателей.

Если по отношению к реальности искусство вообще и поэзия в частности условны, то, взятые сами по себе, они строго безусловны

Поэзия занимает в современной жизни ничтожное место. По- настоящему в ней мало кто серьезно заинтересован, поэтому она и стала легкой добычей, просто упала в руки к тем, кого коротко лучше называть «полный отстой».

Поэзия в отстое. В его полном и безраздельном владении. Положение это в перспективе продлится вечность. Не видно возможности ничего изменить.

Человеку в принципе не одолеть крыс. Из чего не следует, что жизнь с крысами – норма. Прибить парочку, слегка почистив таким способом пространство, – активность, которой не пренебрежет ни одна здоровая натура.

Особые приметы

С легкого пера Мольера соскочило и пошло гулять, что люди говорят прозой. Действительно, существует общеупотребительный язык прозы, на котором озвучивается повседневное и расхожее, научное и задушевное, и прочее, и всякое, и любое другое.

Поэту, таким образом, изначально достается расхожее слово. Что же делает со словом поэт? И что в конечном счете отличает поэтическое слово от непоэтического?

Пользуясь расхожим языком, словом прозы, поэт создает художественную реальность. Это особого рода условное пространство, достигающее обособленности через абстрагирование от реальности с помощью специальных приемов и техник.

Они хорошо известны, и я нарочно называю здесь классические – графика, фонетика, ритм стиха помогают созданию условного пространства. Так же, как занавес и сцена в театре сообщают: здесь лежит непереходимая граница, через которую тем не менее возможно перенестись на высокой волне искусства. На крыльях белой чайки. Формальные условности также указывают на иное качество (пред)стоящего – его иное значение, иной смысл.

Если по отношению к реальности искусство вообще и поэзия в частности условны, то, взятые сами по себе, они строго безусловны.

Хорошо об этом у Алексея Федоровича Лосева – там, где он пишет, что если на сцене в театре происходит убийство, то зритель может перепугаться значительно сильнее, чем если бы стал свидетелем реального преступления, но никогда он не бросится звонить в милицию, не полезет на сцену спасать жертву и не закричит «караул!».

(Лосев приводил в качестве примера пожар, не убийство, – дела это не меняет.)

Мы получаем: художественная реальность условна и безусловна одновременно. Условна по отношению к внешней реальности и безусловна сама по/к себе.

Отсюда логически следует третье качество – бесполезность искусства.

Что означает «бесполезность»?

Это означает, что, несмотря на то что стихотворение, или пьеса, или картина имеет свой смысл, несет содержание, вложенное автором, данный смысл не исчерпывает смысла искомого произведения.

Пример: поэт пишет о стройке века и героическом энтузиазме строителей, но у читателей кружится голова от «сливеют губы с холода», хотя с точки зрения строгого смысла такой художественный образ имеет нулевую ценность. Лучше было бы дать температуру воздуха.

Искусство отчуждено от факта. (Под фактом мы понимаем все, что является достоянием реальности. Саму реальность.) Воздействие реальности безусловно. Она не нуждается в посредничестве художника. Художник и искусство ей не нужны. Никто не нужен. Реальность самодостаточна.

Художник находится в другом положении. Он обречен на взаимодействие с реальностью. Успех его работы зависит о того, удастся ли ему преодолеть и перевоплотить реальность в художественную условность.

Пример: в театре крик считается признаком актерской беспомощности. Невелика хитрость воздействовать криком. Закричишь – любой присядет. Не нужно игры, не нужно перевоплощения, не нужно театра как такового. Крик сам по себе мощное средство. Агент безусловной реальности.

То же самое с работами кинорежиссеров, выводящих крупным планом огонь, текущую воду, красочные пейзажи, или с «игрой» непрофессиональных актеров, со съемками душевнобольных. Псих и на улице толпу соберет, зачем тут кино? Вода, огонь, люди – это от природы. Они ее творческое достижение, а не члена Союза кинематографистов.

Эксплуатация эротики проходит по той же статье. «Про это» всегда интересно. Инстинкт.

Лаковым вишневеет лакомо

Телеведущие Дуня Смирнова и Татьяна Толстая в передаче «Школа злословия»
Телеведущие Дуня Смирнова и Татьяна Толстая в передаче «Школа злословия»
Ничем специальным Мария Степанова моего внимания не привлекла. Ну, может, группа поддержки у нее помощнее и голосистей, чем у остальных. По телевизору ее показывают почаще, печатают гуще. А в остальном – у нас в Бразилии этих донов Педров и не сосчитать.

Телевизор, кстати, очень мне помог. Текст есть текст – слова, слова, слова. Поэтому, когда имеешь дело с текстом, «посмотреть» дает больше возможности увидеть и понять, чем «прочитать».

Я посмотрел на Степанову в передаче «Школа злословия» (ведущие Татьяна Толстая и Авдотья Смирнова).

Формально это была обычная телеперекличка культурной программы. С одной стороны общие вопросы: «Что вы думаете о современной ситуации?» С другой – самые общие ответы: «Как известно, у нас на дворе постмодерн». «Думаете, все еще?» – «Думаю, да».

Но я же говорю – надо было смотреть, не слушать.

Оператор хорошо расставлял ударения: перекипает через край стула бедро Марии Степановой; часто дышит, облокотившись трапецией грудной клетки на стол, Авдотья Смирнова; ревниво смотрит на обеих и молчит, сердито раздувая мехи щек, Татьяна Толстая.

– Ну-у-у, – протягивает губы вперед, перед тем как ответить на очередной вопрос, гостья передачи; и лаковым вишневеет лакомо великолепный цвет лица.

Созрели вишни в саду у дяди Вани. У дяди Вани в саду созрели вишни.

Это не talk show, дорогие товарищи! Не «Школа злословия»! Это – сеанс. (Так называют мгновения экстаза элементы, надолго застрявшие в пенитенциарной системе.) Это эрос разыгрался в ночном эфире. А он играет где хочет.

В юности все пишут стихи. Пресловутый телесный низ у человека проявляет себя разнообразно с готовностью (всегда на все готов) и с удовольствием, и это замечательно и чудесно.

При этом не всякое проявление эроса есть искусство. Момент, чреватый частыми ошибками. Филологическая среда, по невежеству, способствует их развитию. Более того, беспризорный богемно-филологический быт часто сознательно эксплуатирует гендерные заблуждения в собственных корыстных интересах, мало отличаясь по средствам и целям от художеств религиозных сект.

Энергия либидо манит поклонников. Они думают, что их манит поэзия. Ходят на выступления, покупают книжки, поклоняются.

Гонады на ниточке – отличное украшение интерьера. Вращается под розовым абажуром, привлекая рой незрелых, полузрелых и перезрелых. Горит как чудотворная.

Снабженная ярлычком «поэт», эротический медиум пишет тексты под диктовку Эрота. У него есть разные градусы крепости, масса способов самовыражения. Ему покорны все возрасты.

Неудовлетворенный эрос – тоже сильная штука, и в климаксе он горяч. Хватит на всю жизнь – писать физиологические репортажи. Про мастурбацию в ванной (есть такой текст у Степановой), адюльтерные анекдоты с мистикой (из цикла «Песни северных южан»). Природа поможет. Эрос неотразим.

Тексты «не про это» у Степановой есть. Полная пустота, скука, тухляк. Одна старая промокашка даст больше березового сока, чем капнет поэзии изо всех, вместе взятых, текстов Степановой.

Поэзии в них не было и нет. О ней не тревожьтесь и ее не тревожьте. Поэзия тут абсолютно ни при чем.

..............