Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра, из которой доносились проклятия.

0 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

10 комментариев
Глеб Простаков Глеб Простаков Запад судорожно ищет деньги на продолжение войны

Если Россия войну на Украине не проиграет, то она ее выиграет. Значит, впоследствии расплачиваться по счетам перед Москвой может уже не Евросоюз с его солидарной ответственностью, а каждая страна в отдельности и по совокупности неверных решений.

10 комментариев
20 января 2006, 11:46 • Культура

Между Щипком и Перемилово

Между Щипком и Перемилово
@ ИТАР-ТАСС

Tекст: Игорь Шевелев

По первичным художественным признакам Любарова можно назвать примитивистом. Но повесьте любую его картину на стену (за неимением денег на дорогую живопись можно ограничиться календарем с репродукциями его произведений или вырезать большую иллюстрацию из глянцевого журнала, где он желанный гость), и через недолгое время у вас в доме заведутся друзья. Тихие, любимые, чудаковатые, неназойливые люди, которых вы будете разглядывать. Сначала исподволь, вскользь и случайно, потом все чаще и задумываясь, находя все новые милые сердцу детали и неожиданные откровения.

Картины Любарова будут тем вернее притягивать взгляд, чем более их герои отдельны от зрителя, существуя своей замкнутой жизнью. И тогда встретятся задумчивый белый офицер с не менее задумчивым красным партизаном на фоне падающих фруктов, обнаженной корпулентной дамы, натягивающей платье через голову, и казака из конного разъезда. Офицер похож на чеховского учителя в круглых очках и ест банан, партизан смолит папиросу, за спиной у него винтарь, из-за пазухи выглядывает котенок. Что они хотят нам сказать? Ничего.

Кино, вино и домино

«Встреча»
«Встреча»

Вы можете годами обедать в столовой, глядя на Николая Ивановича, который любит кушать йогурт (он висит в раме на стене), пока не увидите невероятного сходства его с покойным поэтом Бродским, который, вероятно, на самом деле не умер, а уехал вместе с женой и дочкой в Перемилово и там зажил вполне приватной и любезной сердцу vita nuova.

Или можете просыпаться, глядя на матросиков в белых бушлатах на морском берегу. Двое из них спокойно и пристально сами глядят на вас, причем один лежит на песке, подперев щеку рукой, а третий, скорее всего, мочится в это самое море, деликатно отвернувшись. И при этом так хорошо, так спокойно проходит жизнь, что хочется этой жизни еще и еще.

Не случайно Любаров любимый художник всевозможных «водочных королей». Его рисунки на этикетках народного русского зелья, производимого Главспирттрестом, оказывают по мере роста градуса созерцания волшебное терапевтическое действие. Вот «Супружеский рай» крепостью 40°: голая жена в платочке, вся в тихом ожидании, и муж в пиджаке на голое тело и тапочках внимательно читает, смоля папиросу, газету «Вечерний Щипок». Полное единство формы и содержания.

А рисунки-то на бутылках все разные. И скоро, кажется, появятся народные их коллекционеры, прежде собиравшие стикеры из упаковок чуингама.

Химия жизни

«Девушка, поющая в душе»
«Девушка, поющая в душе»
Когда внимательно приглядишься к жизни Владимира Любарова, сразу заметишь, что все в ней складывается правильно. Художественная школа при Суриковском институте, где он учился вместе с будущими мэтрами: Татьяной Назаренко и Натальей Нестеровой, Гариком Басыровым и Франциско Инфанте, – устанешь перечислять. Главный художник знаменитого журнала «Химия и жизнь», книжный иллюстратор Гофмана и Вольтера, Гоголя и Эдгара По, братьев Стругацких и Жюля Верна, потом один из создателей и главный художник первого частного издательства страны «Текст».

А когда система издания книг с картинками рухнула на корню, он начал новую жизнь художника-станковиста. Купил сруб в деревне Перемилово, где месяцами пишет картины, отвлекаясь только на выставки в Бельгии, Голландии, Швейцарии и прочих Германиях с Люксембургами. Нашел уникальный и только с виду похожий на китчевый стиль, в котором закоснел до отточенных и неисчерпаемых формул «энциклопедии русской жизни в ее пословицах и поговорках» (так назывался альбом Любарова на экспорт, потрясший англоязычный мир).

Никто после Брейгеля-старшего не был так подробен, реалистично безумен и свободен в сочинении отдельной от себя народной жизни, как он. Жизни не злобной, не жлобской, разве что отчасти придурковатой. Зато крепкой, как та же водка или известные выражения по поводу жизни в стране.

Но эта кристальная мужская жизнь была бы пуста и прозрачна, как те же водка и мат, не имея перспектив, кабы не было любаровских женщин, которых на его картинах узнаешь сразу – раз и навсегда, как в жизни. Любаровские женщины, будь то балерины, подруги жизни или нагие королевы мужских грез и галлюцинаций, красивы и величавы. Как «Катя на качелях», как «Фото на память из Крыма», как «Лыжница». Они не дают мужским персонажам выйти за рамки картин, ума и приличий, они удерживают композицию и рассудок от центробежных эксцессов, они придают смысл и устойчивость этой жизни, как слово на букву «х» – «хорошо», – вырезанное ножом на ломте арбуза на одном из любаровских натюрмортов.

Сам художник не склонен называть изображаемую им жизнь общенародной. Он ее тонко разделяет на деревенскую (ей посвящен «перемиловский цикл») и на слободскую (серия «Щипок», по имени московской улицы, где прошло его детство). Разница и в одежде, и в настроениях, и в забавах, и в предметном мире, окружающем героев. Они только на невнимательный взгляд похожи и единообразны. Их космос бесконечно подробен, как кисть художника. И тогда понимаешь, что живопись Владимира Любарова – это наше неотъемлемое конституционное право на поиски счастья. Когда сидишь перед сделанной им этикеткой на водке «Завалинка», понимаешь это вдвойне.

Зимний эндшпиль в синагоге

1990-х годов Любаров неожиданно начинает серию «Еврейское счастье»
С конца 1990-х годов Любаров неожиданно начинает серию «Еврейское счастье»
С конца 1990-х годов Любаров неожиданно начинает серию «Еврейское счастье», посвященную бабушке Соне. Пейсы евреев, рыба фиш, выпивка на Пурим, Яша, готовящий к субботе халу, раввин, кошерная курочка, Адам и Ева, лежащие в обнимку на фоне речки на среднерусской возвышенности, – это еще один особый и замкнутый мир художника Владимира Любарова.

Его успех среди банковской, олигархической и среднебуржуазной еврейской мировой элиты феноменален. Такое впечатление, что скоро картины Любарова будут в каждом уважающем себя еврейском доме всех столиц мира, как кусочек Торы в мезузе над дверью у их предков.

Еврейская курочка Ряба с русским красным петухом дают ту гремучую смесь русского еврея, от которой не избавиться даже в эмиграции. «Шалом, Перемилово!» – так назвал свою статью в роскошном каталоге Любарова известный критик Лев Анненский. Туда же, кстати, написали свое писатели Владимир Войнович и Людмила Улицкая, режиссер Михаил Левитин, музыкант Андрей Макаревич*, другие друзья и ценители художника, которые вместе со зрителями и собирателями его картин придут на вернисаж в «Дом Нащокина», обещающий стать одним из самых заметных столичных художественных событий первой половины года.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом

..............