Петр Тренин-Страусов: Сообщение о беде просветило людей насквозь

О том, что произошел взрыв, мне рассказал брат. Он живет в Москве, смотрел новости и, как только появились первые сообщения, написал в мессенджер – узнать, все ли у нас в порядке. Я был в кафе на Каменноостровском проспекте и, видимо, стал тут первым, кто узнал новость. В течение пяти минут посыпались сигналы мессенджеров и звонки. Получившие известия замыкались в телефоне и не поднимали глаз – как будто не хотели смущать окружающих, не хотели сообщать им о беде. Проверяли новости и поднимали глаза в ужасе.

Дедок и активистка остались в античеловечной резервации, а город достойно переживал, даже жил внутри трагедии

Люди «вскрывались» – сообщение о беде их просветило насквозь, сделало прозрачными. То, о чем они думали, пусть даже совершенно не связанное с взрывом, вырывалось наружу. Все, что человека беспокоило, о чем он думал-переживал, выливалось без остатка. Я опешил, потому что в некоторых случаях не понимал связи между тем, что говорили люди, и взрывом. Просто сидел и наблюдал.

Пара напротив до этого, похоже, ругалась, обсуждали неприятные темы. Девушка выговаривала парню в форме то ли эмчээсника, то ли военного, а как только узнала о новости – сразу на шею: «Я тебя никуда не пущу теперь». А у него (то ли ее волосы попали в глаза, то ли на самом деле) выступили слезы: «Тогда, наверное, надо ехать вместе, поможем, чем можем». Она, конечно, имела в виду, что хочет быть с ним вместе всегда, – это было экзистенциальное утверждение, а он, хотя и понял это, но в ответ сказал о том, что больше всего беспокоило лично его: есть долг и его надо выполнять.

Прошла еще пара минут, включился телевизор. Бармен потянулся за пультом и увеличил громкость. Все сосредоточились на картинке. Пошли эмоции. Раньше, пока переглядывались друг с другом, молчали, держали все в себе. Как появился экран, стало проще – люди стали выговариваться, обращаясь к картинке. Молодая ухоженная женщина уверенным голосом: «Самое страшное теперь узнать, что у кого-то из твоих знакомых случилось горе». Как только узнала о взрыве, она, видимо, проверила, что у близких все в порядке – «пронесло», – и теперь суеверно боялась, как бы что не изменилось и не догнало бы ее. Кто-то поддакнул. Хипстер поправил очки: «Разве можно так говорить и думать?»

Подошел пожилой подтянутый охранник: «Поставили рамки эти в метро, наворовали кучу денег – а в результате ничего. Работать не умеют, все на технику надеются. На технике наворуешь, на людях – нет, людям платить надо». Народ немного напрягся, но сдержанно – охранник, лицо, наделенное какой-никакой властью, и знает, видимо, что говорит.

«А Путин-то в городе! Видите связь? Конечно, он в безопасности, а может, это вообще ему выгодно...» И вот тут все изменилось: интеллигентного вида дедка матом спросили, откуда он, откуда располагает этой информацией, и попросили предъявить доказательства или навсегда держать язык на замке. Единодушны были все. Поразило, что не было злобы, просто были неприятие и человеческая неприязнь. Брезгливость. Дедка попросили быстро выйти. Бармен возмутился, что, мол, дедок не заплатил. Охранник крикнул в ответ, что сам за козла заплатит, но заплатил в итоге не он, а хипстер.

Я скоро вышел и пошел к метро «Петроградская». Тут узнал, что все станции закрыты. Водители предлагали подвезти бесплатно. Открыл карту «Яндекса» – там огромное количество таких же предложений. На проспекте было много народа, люди оживленно обсуждали новости, рассказывали, что знакомые идут уже два часа домой, кто-то говорил, что взрывов было не один, а два. Кто-то обсуждал, что теперь будет делать полиция. Ни одного слова я не услышал о политике до тех пор, пока не дошел до какой-то активистки. Она кричала, что у нас, мол, конечно, горе, но погибли всего 10 человек, а в Донбассе или Сирии гибнут сотни в день, и все молчат! И все молчали и проходили мимо. И она заткнулась.

Люди научились разделять, что можно слушать, а что нельзя. Что допустимо говорить, а что просто пляски на крови. Дедок и активистка остались в античеловечной резервации, а город достойно переживал, даже жил внутри трагедии, не сравнивая себя с другими, оставался в своем времени и месте.

Вечером в сетях увидел обратную картину: много плясок и политических причитаний. Поэтому решил написать о том, что было в реальности. Ориентируйтесь на офлайн – морально он уже вышел вперед, оставив в этом вопросе Сеть в прошлом.