Михаил Бударагин: Выбор между Стрекозой и Муравьем ложен

Басня Ивана Крылова «Стрекоза и Муравей» хороша уже тем, что в пересказе не нуждается.

Она заканчивается тем, что «попрыгунье» предлагается зимой «поплясать», и именно здесь, как кажется, и пролегает главный водораздел. Кто прав?

Прав может быть Муравей, и все происходящее есть возмездие Стрекозе за «лето красное». Мол, нужно быть рачительным хозяином, работать, и тогда тебе воздастся. Это – жестокая ветхозаветная правда пророков и царей: Господь сжигает Содом и Гоморру, а жену Лота превращает в соляной столб, потому что, если сказано «добывай в поте», то иди и добывай. Пощады не будет.

Даже Иов получает столько, что любому хватило бы на три–четыре сумасшествия.

Права может быть Стрекоза. Женщины часто понимают эту правоту как счастливую возможность ничего не делать, занимаясь сложной работой «а я стою тут такая красивая», и эта точка зрения неискоренима, а значит, тоже имеет право на существование. Хотя Стрекоза – это тоже о возмездии, а точнее о том, что Муравей может проявить сочувствие, милосердие и не опустить на ее голову карающую длань. Проститутки и преступники тоже войдут в Царствие Небесное, такова новозаветная правда.

В жизни бывает иначе.

В «Евровидении» невозможно победить (Фото: eurovision.tv)

Возмездие наступает, когда – и это третья правота – мальчик лет девяти ловит Стрекозу и всаживает ей булавку промеж красивых крыльев. Ни за что, просто ему интересно, у него опыты, уроки или он юннат. А Муравья он посадит в банку, надо же посмотреть, как это все устроено. Мальчику спор между Стрекозой и Муравьем вообще неизвестен, а спорщикам никогда не понять логику их невольного мучителя. Урок? Оценки за полугодие?

Никакой кары, так что пускай ее на порог, не пускай – все едино.

«Евровидение», которое мы проиграли максимально приличным образом (второе место, никто никого не засудил, никакой особенно страшной русофобии не было – все очень чинно), в этот раз показало нам, что бывает с муравьями, которые трудятся-трудятся, получают свое зернышко, им довольствуются и «готовятся к следующему году» (в роли стрекоз на конкурсе обычно выступают фрики, которых награждают за то, что в детском саду называется «оригинальностью»).

#{image=901053}Придраться не к чему.

Может быть, Сан-Марино, которое в этом году не дало России ни одного балла на «Евровидении», сменит гнев на милость, накинет пять. А то и все десять.

Смысла в этом нет. Победы нет. Радости тоже никакой. И зачем?

А затем, что это же басня, герои которой не могут вырваться за пределы своих ролей: одни смотрят, другие голосуют, третьи делают ставки, четвертые осуждают – все как заведено. Незадолго до «Евровидения» в России спорили о том, стоит ли бросать участвовать в конкурсе. Стоит, но ни в коем случае не в стиле «назло бабушке отморожу уши», не в логике: «вы нам первое место не даете, мы на вас обиделись».

Неучастие – это выход за пределы своей роли.

Однажды у нас это получилось. Мы на минуту стали мальчиком. В тот самый момент, когда Крым вернулся на Родину: и что нам было до песен, до конкурсов, до кончит и прочей белиберды? Россия оказалась выше правоты или неправоты, выше бессмысленных разговоров о красоте или труде, выше всех оценок.

Мы сделали что-то настолько сильно выбивающееся из логики, в которой нас заставили жить, что и сами от себя не ожидали.

Теперь, после того как «Евровидение» затмило гибель Мозгового, Россия вернулась обратно, в эту бесконечную басню, где все время все у всех виноваты. Если «Евровидение» – плохой конкурс, не нужно вообще обращать на него внимания (но не получается), если хороший и важный, то и обижаться нечего. У мальчика не выиграть, нужно стать этим мальчиком снова. «Что, «Евровидение»? Это что? Это о чем? Извините, нам немного некогда, у нас делегация Бессарабской Народной Республики хочет тут немного свободы от вас, певцов, плясунов, муравьев».

Если и можно победить, то только так.