Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра, из которой доносились проклятия.

0 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

10 комментариев
Глеб Простаков Глеб Простаков Запад судорожно ищет деньги на продолжение войны

Если Россия войну на Украине не проиграет, то она ее выиграет. Значит, впоследствии расплачиваться по счетам перед Москвой может уже не Евросоюз с его солидарной ответственностью, а каждая страна в отдельности и по совокупности неверных решений.

10 комментариев
2 декабря 2015, 14:30 • Авторские колонки

Егор Холмогоров: Юрий Деточкин против Железного Шурика

Егор Холмогоров: Юрий Деточкин против Железного Шурика

Вполне вероятно, что, будь «поколение Рязанова» более энергичным, оно устроило бы масштабную кровавую мясорубку не только на окраинах, но и в центре России. Может быть, и неплохо, что в 1991 и 1993 году друг с другом столкнулись люди, сформированные рязановскими комедиями.

Признаться, я не думал, что вопрос о творческом наследии Эльдара Рязанова станет предметом громких общественных споров. Покойный комедиограф был очень пожилым человеком, давно не снимал ничего актуального и массово-востребованного, а его старые фильмы служили прежде всего предметом ностальгической любви. Поэтому трудно было ожидать чего-то кроме благодарностей и добрых слов.

Рязановский «Гараж» стал гениальным киновоплощением эпохи, породившей Тэтчер, рейганомику и затем Чубайса

Но, очевидно, вопросы советской ностальгии являются самыми острыми вопросами современности – по крайней мере, в сфере культуры.

Поведенческий образец не без изъянов

Начал, предсказуемо, «хулиган» Эдуард Лимонов – человек, от которого, слава Богу, трудно ждать политкорректности. К тому же Лимонов – это человек одного поколения с рязановскими героями: живший в их годы, в их мире, но совсем не их жизнью. Он назвал комедии Рязанова «деградантскими». И, пожалуй, имеет на это право, поскольку сам пронес через свою жизнь творческий логос и великую мечту, обернувшуюся сотнями железных бойцов, которых он дал Русскому миру.

Лимонов был другим путем для эпохи рязановских героев и в конечном счете победил. Если приставить пистолет и спросить: «Рязанов или Лимонов?» – я, и не только я, выберу Лимонова.

Когда о том же говорят люди помоложе – возникает больше вопросов. «Показанный в его картинах умирающий «Советский мiръ»  плаксивый, сентиментальный, мещанский, пугливый, сабмиссивный, есть полная противоположность Русскому Мiру, который мы пытаемся построить. Миру жестокому, миру реваншистскому, миру яростному…»

Все это звучит очень грозно и красиво. Но вот только сформулировано людьми, которые выросли в «рязановском» мире, и звучит поразительно сходно с интонацией Ипполита:

«В нас пропал дух авантюризма, мы перестали лазить в окна к любимым женщинам, мы перестали делать большие хорошие глупости».

Как показал Рязанов в «Гараже», новые буржуа оказались похожи на стаю бесов(фото: Киностудия Мосфильм)

Как показал Рязанов в «Гараже», новые буржуа оказались похожи на стаю бесов (фото: киностудия «Мосфильм»)

Но и в нападках такого типа я, признаться, не вижу вреда. В конечном счете фильмы Рязанова стали чем-то большим, чем изолированное художественное явление. Они оказались культурным и поведенческим образцом для нескольких поколений советских и постсоветских людей. Судя по тому, что происходило все это время вокруг нас – поведенческий образец был не без изъянов, а потому желание сбросить его с корабля современности как минимум простительно.

Белокурая бестия в очках

Здесь мне на ум приходит спор героев «Мечтателей» Бертолуччи о том, кто лучший комик: Бастер Китон или Чарли Чаплин. Утонченному революционно-декадентствующему молодому французу кажется несомненным, что Чаплин – большой утонченный актер: «Разница между Китоном и Чаплиным  это разница между прозой и поэзией, между аристократом и бродягой, между эксцентричностью и мистицизмом, между человеком-машиной и человеком-ангелом».

Напротив, разумный и в конечном счете морально здоровый американец полагает, что с Китоном никто сравниться не может: «Китон смешнее Чаплина. Китон смешнее, даже когда ничего не делает. Китон  настоящий режиссер; все, о чем думает Чаплин  это его собственное выступление, его эго!»

Мы тоже можем вести аналогичный спор до бесконечности. Нашим национальным комедиографом номер один той эпохи был, конечно, Леонид Гайдай. И уж ему точно нельзя было адресовать упрек в упадочности.

Если на секунду забыть о комической несерьезности ситуаций, то мы обнаружим в героях гайдаевских комедий, особенно в Шурике, практически сверхчеловека, настоящего «человека длинной воли», белокурую бестию в очках.

Герои Гайдая самозабвенно изучали физику, перевоспитывали хулиганов, давали отпор уголовникам, несли городскую европейскую мораль и законность в дикие ущелья Кавказа, давали вооруженный отпор контрабандистам и соблазнительным контрабандисткам, не задумываясь прыгали с высоты из вертолета, изобретали машину времени…

Был ли этот человек Гайдая в полной мере «советским»? Позволю себе в этом несколько усомниться.

Как-то так получилось, что «Иван Васильевич меняет профессию» – это один из самых яростных антисоветских историософских памфлетов. Советское должностное лицо Бунша оказывается «и. о. царя» – сатирическая аллюзия на большевиков с их самозванческим занятием места аутентичной русской власти. Для убийственной законченности параллели подвязанные зубы Бунши однозначно отсылают к повязке Ильича в «Ленине в Октябре».

Чем занимается «и. о.» в этой должности? Прежде всего – раздавать соседям земли – Кемску волость, и пировать-шиковать за счет народа.

Если вспомнить нравы советской власти до 1939 года, то она именно этим и занималась – то Брестский мир, то Рижский, то пол-Армении туркам. Тем временем настоящий, природный русский царь в нашем времени быстро осваивается и даже восстанавливает справедливость, заступаясь за Зину и прищучивая Якина. Он выглядит абсолютно адекватно и рационально.

Оппозиция природной русской власти и советского самозванчества (со вторым эшелоном в виде западника и вора Милославского) настолько читаема, параллелизм настолько заострен, к тому же тянет на полноценное политическое пророчество, что за временем Бунш придет время Милославских.

Любопытный момент – эпоха кинематографического комсомольца Шурика (1965–1973) практически совпадает с политической карьерой реального Железного Шурика из комосомола – Александра Шелепина, соперника Брежнева, как раз пытавшегося культивировать образ сильного и героического человека, но успешно съеденного более буржуазными коллегами по Политбюро.

Канон новой буржуазности

В комедиях Рязанова этого идеального человека действия не было – и быть не могло. Его герои практически никогда не действуют – даже дать пощечину или спустить с лестницы составляет для них известную проблему. Они бесконечно разговаривают, спорят, сомневаются, убеждают. Их внутренние монологи разворачиваются с помощью стихов Беллы Ахмадулиной (что, конечно, гораздо больший абсурд, чем путешествие Ивана Васильевича во времени).

Неправильно было бы сказать, что Рязанов отражал образ советского интеллигента 60–70-х. Советский интеллигент того времени был очень разный. Шурик – советский интеллигент. Герои «Девяти дней одного года» или «Иду на грозу» – советские интеллигенты. Рязанов скорее конструировал определенный подвид советского интеллигента и своими картинами предоставил ему конкурентное преимущество над другими подвидами.

Именно запертый в стенах своей хрущобы, погруженный в быт, скорее отбывающий службу, чем трудящийся и творящий, занятый выстраиванием сложной и запутанной архитектуры тесного человеческого мирка, погруженный в поэтические грезы, сомневающийся и остро рефлексирующий «рязановский человек» в конечном счете выиграл осенний марафон социальных типов эпохи застоя, в то время как его конкуренты сгинули где-то между 1975 и 1980 годами.

На мой взгляд, связано это было с тем, что Рязанов наиболее точно уловил основное содержание той эпохи, в которой главным были не великие свершения, не драматическое противостояние личности и косной среды, а как раз поиск бытового уюта и концентрация капитала.

Как я уже отмечал в очерке о книге Тома Пикетти, советская власть не менее успешно, чем капиталистические системы Запада, воссоздавала имущественный капитал после колоссального общемирового дефолта между 1914 и 1945 годами.

Если кейнсианский Запад в период «золотого тридцатилетия» 1945–1975 гг. пошел по пути увеличения доходов трудящихся, то «антикапиталистический» Советский Союз пошел по пути создания и бесплатной раздачи капитала – недвижимого имущества.

И для Запада основной формой капитала в этот период становится жилье, но в СССР оно было единственной легальной формой недвижимости и создавало новый образ жизни.

Вокруг становилось слишком много вещей, и детям советских коммуналок требовалось выработать стиль взаимодействия с этими вещами, выработать, так сказать, новую буржуазность. Рязанов создал канон этой новой буржуазности.

Советская власть к тому моменту оставила только один вариант буржуазности – пошлое бескрылое мещанство, оцениваемое сугубо отрицательно. И вот герои Рязанова отчаянно борются с мещанством. Но эта борьба приводит не к торжеству идеалов коммунистической безбытности, а именно к выработке нового быта, новой лучшей жизни.

Как весело, не бюрократически и не мещански встретить Новый год в коллективе? Вам ответит «Карнавальная ночь».

Как перестроить тяжеловесный скверный ресторан с портьерами и картинами в уютное молодежное кафе с коктейлями и твистом? Вам ответит «Дайте жалобную книгу».

Как превратить начальницу-мымру, лютующую над статистическим учреждением, в эффектную светскую женщину? Вам расскажет «Служебный роман».

Как правильно отметить Новый год уже не в коллективе, а в своих маленьких новополученных квартирках? Смотрите «Иронию судьбы».

Некоторые рязановские комедии, как «Зигзаг удачи» и особенно «Берегись автомобиля», вообще могут служить иллюстрациями к пассажам книги Пикетти о равенстве в распределении доходов, сделавшем столь счастливым «золотое тридцатилетие». Деточкин не борется с частной собственностью, не «обобществляет» автомобили.

Его задача сводится к тому, чтобы уменьшить социальное неравенство за счет тех, кто получил несправедливые и неконкурентные преимущества. По сути, его похищение автомобилей является аналогом кейнсианского прогрессивного налога. Если в рязановском мире и существует социализм, то этот социализм – шведский.

Апокалипсис рязановского мира

Рязанов в каком-то смысле был светлым двойником Юрия Трифонова и Василия Белова. Первый в своих городских повестях показал позднесоветского человека с жильем с его мрачной, удушающей все лучшие чувства стороны. «Обмен» оказывается мистической операцией, превращающей интеллигента в существо мелкое и мутное. Деревенщик Белов в «Воспитании по доктору Споку» и «Всё впереди» и вовсе определил новобуржуазный советский быт как апокалипсис русской души.

Рязанов старался показать, что быть можно дельным человеком и думать об остеклении дверей. Именно об этом ставшая культовой для нескольких поколений советских новых буржуа «Ирония судьбы» – и люди с обоями и чешским гарнитуром умеют чувствовать, мыслить, переживать и даже петь голосом Пугачевой (еще одна случайно возникшая метафора эпохи).

Однако к концу 1970-х «золотое тридцатилетие» и период восстановления капитала для всего мира закончились. Образовавшийся новый собственник прочистил горло и во весь голос стал требовать власти и прав, разгоняя «халявщиков и дармоедов». Строй, который стремился дать все и всем, закончился, и началась эпоха передела доходов и собственности.

Рязановский «Гараж» стал гениальным киновоплощением этой эпохи, породившей Тэтчер, рейганомику и затем Чубайса. Любопытный момент – если квартира выступает у Рязанова как образ блага и, пусть нелепый и типовой, персональный рай, то автомобиль предстает воплощением абсолютного зла. Квартира – это хорошая собственность, машина и гараж – проклятая.

Здесь наслаждение собственностью переходит в бешенство собственности, ради которой люди готовы уничтожать, унижать, грабить и убивать друг друга. «Гараж» – это в некотором смысле Апокалипсис рязановского кинематографического мира.

В 1992 году рязановский новый буржуа получил свидетельство о приватизации своей квартиры, и практически одновременно – уведомление о том, что завод закрыт, институт сокращен, а в вузе не будут больше выдавать зарплату. Таким образом, как социальный тип он умер, и не случайно, что Рязанов как режиссер в постсоветское время закончился.

Говорить об ушедшем режиссере только как о зеркале эпохи, конечно, неверно. Хотя эпоху по его фильмам можно изучать, как по учебнику. Фильмы Рязанова не только и даже не столько отображали, сколько создавали позднесоветского человека. И здесь «обвинения» Рязанову со стороны и Лимонова и всех остальных – справедливы.

Да, Рязанов создавал интеллигентного застенчивого буржуа с идеалом в виде прекрасного собирательного героя Мягкова. Даже Юрий Деточкин оказался для этого образа слишком активен и энергичен, а гайдаевского Шурика мягковский типаж вытеснил полностью.

Да, как показал сам Рязанов в «Гараже», в конечном счете эти новые буржуа оказались похожи на стаю бесов. Но вот вопрос, так ли уж в этом гаражном свете был неправ Рязанов, прививая своим героям нерешительность, страх перед насилием более энергичным, нежели порвать фотографию, склонность к пространной болтовне, уклончивость и двоемыслие.

Вполне вероятно, что, будь люди этого поколения более энергичными, но обладая при этом всем джентльменским набором бреда, выплеснувшегося из их голов на публику в перестройку и 90-е, они устроили бы масштабную кровавую мясорубку не только на окраинах, но и в центре России. Может быть, и неплохо, что в 1991 и 1993 году друг с другом столкнулись люди, которые были сформированы рязановскими комедиями. А что случается, когда люди «рязановского» типа оказались в «гайдаевском» амплуа, показал киевский Майдан. 

«Всегда играет одинаково артистка Лия Ахеджакова». Актриса и в самом деле неотличима от своих многочисленных суетливых героинь и их прототипов. Так это не она ли звала в 1993 году «наши танки» и требовала плевать на Конституцию? А теперь представьте себе миллион Ахеджаковых с ружьем и физподготовкой комсомолки-спортсменки Нины.

Чтобы быть решительным, энергичным и безжалостным, надо иметь идеи, достойные подобного воплощения. У «поколения Рязанова» таких идей не было. Забытая мелодия для флейты звучала отнюдь не на манер «Снигиря».

..............