Владимир Мамонтов: Про жаворонка

Некоторые сразу в Биарриц, посмотреть, как и что. Где Аксенов жил. Или там в Канкаль. Да и я, грешен, был там недавно. Там хорошо. Но был я в минувшую субботу, накануне Троицы, и в селе Пощупово под Рязанью. В Иоанно-Богословском монастыре. Что же я увидел там? А вот я перечислю, а вы уж сами смотрите, думайте, как жить, чему верить, за что бороться.

Теперь про жуков. Жуки имеются типа бронзовки. И какие-то еще пятнистые. Они жужжат

Видел я там мокрых, как воробьи, мужиков, стоящих в очередь за горячим травяным чаем. Они только что окунулись в купель со святой водой, температура которой стремится к нулю. Нормальные такие мужики. По-моему, даже пьющие, поскольку такая складка, от уголка глаза через щеку, она свидетельствует. Но они стояли просветленные. Гриш, чаю? Чаю, чего ж еще?

Рядом с ними их женщины. И тоже волосы мокрые, тоже из купели. Там теперь раздельная купель. Мужики справа, бабы слева. А позади, с отдельным входом – братия монастыря; мужской это монастырь, превращенный в советские годы в МТС, но оклемавшийся, отреставрированный и даже гордо возвысившийся. И раньше, в эпоху МТС у снесенной часовни купались по очереди, а теперь порядок, очереди нету даже.

Что я должен сказать о женщинах, они же бабы, кроме того, что и они были невысохшие воробьихи? На лицах тоже свидетельства разных счастий и несчастий, а у одной, наверное, пожара, но они не намеревались бросить своих мужиков, это точно. Рядом на качелях качались их малые бесхитростные дети, а старшие, уже исхитрившиеся, просили у них пятьдесят рублей на сладости. Отпившись чаем, они садились в свои машины – кто в КИА, кто в «Лады», а кто и в «Тойоты», и уезжали, жалея, что солнце поскупилось нынче вылезти, а оно, кстати, вечером-то и вылезло, для дотерпевших, когда в монастырский храм, уложенный душистым сеном и обставленный безвременно зарубленными березками, стали собираться с округи верующие.

Что еще вам рассказать? Ел я черный монастырский хлеб. Вкусен ли он? Если сравнивать с дорогим супермаркетом, то скромен. Никто в него семян тыквенных не толкал: плотная рожь, когда-то спасшая холодноватую для земледелия страну. Я его ел уже дома, отрезавши толсто, с монастырским же творогом, нежно пахнущим правдой хлева, и со сметаной – томленой, плотной, бескомпромиссной. А потом запил монастырским квасом на сухарях, поскольку квасной патриот, а я точно таков и есть, не может иначе завершить такое духоподъемное путешествие.

Теперь я буду не я, если не расскажу про землянику. Она тут прячется в травах лугов, а травы буйно цветут. И дети, а они, хоть и городские, а отвыкают от иксбоксов враз, находят ее зоркими глазками, рвут – и предлагают есть. Причем они, уже обучившиеся местным правилам, очень потешаются, когда городские хотят отделить листочки и плодоножку от мелкой ягоды: ну, это ж не клубника привозная! Ешьте с листочками! И правда – с листочками вкуснее. И практичнее. Как корюшку с хвостом.

Каждый день дети, которые незадорого живут с бабушкой в монастырской гостинице, видят кобылу Машу, которая везет под уклон четыреста литров молока. Вдоль монастырской стены, буквально в тоннеле из нависающих с обеих сторон деревьев, идет кусок крутой грунтовой дороги, и Маша, трепетно перебирая копытами, тихонько свозит вниз молоко. Она очень устает так стараться, и ее сразу отпускают пастись в нижние луга, где уже пасется ее жеребенок. Впрочем, это в прошлом году он был жеребенок: тонконог и подчеркнуто льнул к матери, а в этом году он конь и больше сам по себе. Потрется разок о мать: то ли любит, то ли комары заели, да и чешет то наискосок, то поперек.

Маша пасется рядом с коровьим стадом. Про коров ничего не скажу, коровы как коровы, только титьки у них просто огроменные, дед, а дед, ты видел? Молока дивно много, но они не мычат страстно, а ждут вечерней монастырской дойки. Чтоб досуха. Чтоб четыреста литров Маше аккуратно везти – не меньше. Охраняют коров собаки, полупородные, но умные: они собирают коров, разбредшихся по всем лугам, а лугов, красиво перемежаемых полями и куртинами, тут – до горизонта.

Теперь про жуков. Жуки имеются типа бронзовки. И какие-то еще пятнистые. Они жужжат, как положено, немолчно, лягушки квакают, кукушка в роще беспрестанно кукует. А в дубовой той роще, в землянках прежде обретались первые христиане, которым тут пожелал прижиться сам Иоанн Богослов. Есть такая легенда. Так ли? И святые отцы не настаивают, но роща таинственная есть. Сыра земля наличествует, и село Пощупово прежде именовалось Богослово. А Пощупово – это село потом стало, когда разбойники маленько монахов отодвинули. И был среди разбойников самый главный, Пощуп или Пощупов, профессиональная фамильная этимология, навроде Кузнецов или Колесов. Она и перебила божественное название. Ну, что там, ладно, дело прошлое. Из истории не выкинешь, тиран был, конечно, но село богатело. И на монастырь Пощуп, говорят, щедро жертвовал. Отмаливал грехи.

Рядом Ока. Говорят, не река, а распустеха. Весной разольется – ни вброд, ни мостом. А нам понравилась. Мы ж городские, нам в ней не тонуть, земляники поели, да и домой. Просто над ней небо свинцовое, а она серым неприбранным зеркалом лежит, босая как Айседора Дункан. И Есенин выходит во двор, а двор-то где-то в Брюсовом переулке, зевает, продирает зенки, да как сказанет:

Люблю твои пороки,
И пьянство, и разбой,
И утром на востоке
Терять себя звездой.

И всю тебя, как знаю,
Хочу измять и взять,
И горько проклинаю
За то, что ты мне мать.

Ну, это ладно, всему свое время, разберемся еще в этой неподсудной Госдуме инцестуальной коллизии. А пока дети читают не эти рисковые стихи шелапута Сергея Есенина, а «Маланья – голова баранья» Николая Лескова. Тоже, скажу вам, неоднозначное чтение, про смерть, про любовь, про нас с вами, мещан и обывателей, что божьего человека с живой душой используют – да и затопчут, не чихнут. Но это я одобряю пока что больше. Не читали сказки сей? Рекомендую, очень креативно.

Почитавши нравоучительного, показали мне детишки жаворонка. Он сидел на проводе. И я бы сроду не догадался, что это жаворонок. Но, оказывается, в полдень эта пичуга, несмотря на новые думские уложения или там загадку местопребывания Сноудена, взлетает в небо, висит там на месте, трепыхая крыльями, и поет. Дети считают, что он похож на колибри, поскольку видели глобалистскую колибри по спутниковому телику, а нашего жаворонка ни по какому не показывают. Но он есть вот тут, в волшебных местах под Рязанью. «В Рязани грибы с глазами, их едят, а они глядят!» – радостно сообщили мне дети, отчитавшись по землянике и жаворонку.

Знаю, знаю, в юные годы читал эпиграфом у любимого биаррицкого писателя Василия Павловича Аксенова.