Максим Соколов: Это были самураи

До сих пор не попадалось сообщений о случаях не то что прямого мародерства – как несколько лет назад в Новом Орлеане, но даже и косвенного, нам очень хорошо в России известного. Когда торговцы и таксисты мгновенно осваивают рыночные отношения, запрашивая с людей, оказавшихся в безвыходном положении, непомерные деньги. Такая чуждость рыночным отношениям в условиях общественного бедствия не может не вызывать уважения.

Если придавать феодальному этапу столь важное значение, то Япония тут оказывается вдвойне уникальной азиатской страной

При этом не работают традиционные ссылки на демократию и свободу слова как на лекарство от всех скорбей, наряду с прочим еще и замечательно улучшающее поведение людей в лихую годину. Уж там лекарство или не лекарство, но столь же достойно и мужественно вели себя японцы 6 августа 1945 года, когда ни о какой демократии и речи не было. Хиросимские полицейские увенчали себя вечной славой, организуя спасение и эвакуацию уцелевших. Это притом что атомная бомбардировка густонаселенного города была бедствием, вообще никому не известным и никому не понятным, поскольку это было первый раз в человеческой истории. Тем не менее японские околоточные надзиратели исполняли свой долг до последнего дыхания.

Это с одной стороны, а с другой – японские военные, вряд ли сделанные из принципиально другого теста, нежели полицейские, в 30-е и в начале 40-х гг. творили в Китае и Корее такое, на фоне чего эсэсовцы показались бы слюнявыми гуманистами. Чувство долга, дисциплина и мужество – они порой бывают крайне обоюдоострыми.

Такая амбивалентность может быть связана с тем учением, сторонники которого объясняют причину успехов японской модернизации со времен открытия страны для внешнего мира во второй половине XIX в. Отмечая, что модернизироваться пытались многие страны, но далеко не с тем успехом, как это получилось у Японии, уникальность успеха связывали с тем, что Япония – единственная азиатская страна, где имел место феодализм, максимально близкий к европейскому.

Мы привыкли к употреблению этого слова в чисто ругательном смысле («Феодал! – закричал на него патриот. – Знай, что только в народе спасенье!», см. также критические характеристики современного политического строя РФ и отдельных властных вельмож), однако в историософском смысле как раз наличие в истории страны эпохи зрелого феодализма рассматривается, скорее, как свидетельство о хорошей родословной. Имеется в виду, что в эту эпоху – при всей ее жестокости и суровости – вырабатывались понятия чести, долга и служения, которые и в последующие времена служили скрепой нации. Ибо выясняется, что без известной укорененности рыцарского этоса в общественных установлениях и преданиях с благочинием в народе и государстве все получается как-то не очень.

Если придавать феодальному этапу столь важное значение, то Япония тут оказывается вдвойне уникальной азиатской страной. Не только потому, что ее считают единственной, которая прошла сквозь зрелый феодализм, но и потому, что прошла совсем недавно. Для Европы феодальная эпоха – немалая давность, почти что тысячелетняя, тогда как для Японии – почти что вчерашний день. Понятно, что пережитки столь недавнего феодального прошлого сказываются сильнее и отчетливее, причем как в хорошем, так и в дурном. Как в развитости понятий долга и служения, так и в помянутой тут безжалостной жестокости эпохи Великой Восточноазиатской сферы совместного процветания и Нанкинской резни – апогеем европейской свирепости тоже ведь было не Средневековье, а начало Нового времени, века XVI–XVII.

При похвалах европейским обычаям и установлениям – многие из которых и вправду, безусловно, похвальны – часто забывают, из какой кровавой грязи эти установления появились. Япония – страна, расположенная на столь Дальнем Востоке, что при заслуженном восхищении многими японскими обычаями об историческом происхождении этих обычаев задумываются еще менее.