Владимир Мамонтов: Про чайники

Вообще, жизнь постоянно заставляла что-то придумывать – и зажимать. Чтобы продлить жизнь батарейкам КБС, надо было – всего лишь! – придавить их дверью, чтобы осталась глубокая вмятина с двух сторон. Потом они, расплющенные, не лезли в фонарик.

Если уж затеяли у нас модернизацию, то надо ясно прочертить, огненными буквами написать: это все для тебя

Из поражавших меня вещей был, кстати, чайник, который быстрее прочих закипал. Внутри в нем был установлен пропеллер, он перемешивал воду. А вода, которую перемешивают, в чайнике нагревается быстрее. Если будешь мешать в стакане – только быстрее остынет. А в чайнике – закипит. Если, конечно, чайник не забыть в розетку включить.

Но изобретение это в жизнь опять-таки не пошло! Казалось бы: хорошее дело, шибче закипит – лишняя минутка для чего-нибудь важного или приятного. Но это никого не вдохновило. А вот чайник со свистком – тот пошел в жизнь!

Были и со встроенным свистком, и свистки, которые надо было вставлять в старые, облезлые чайники, обретавшие новую жизнь. Эмалированные чудовища становились будильниками прогресса, камертонами кухонных инноваций. Про них песни сочиняли.

А почему? Они освобождали человека от необходимости стоять и ждать: закипел? Еще нет? Черт, уже выкипел? У больших разинь случались даже пожары. Чайники распаивались! Начинало тлеть висящее рядом полотенце – и вся надежда оставалась только на паренька со значком ГТО на груди.

Но за вычетом пожароопасности обычный чайник без свистка приносил большую пользу, и не только кипятком. Он тренировал мозг человека, волю его, память и собранность. Он учил терпению. Школьников – первым понятиям о теории относительности. Ибо чайник закипал долго, если чай нужен был срочно. И наоборот.

Изобретение свистка лишило людей этой ежедневной тренировки.

Та же история и по молоку. Выкипающее молоко гораздо хуже воды. Чад, дым, запах, крики, открытые окна, зима, кашель, температура, малиновое варенье, шерстяные носки и в них – желтая ароматная горчица. Кончалось все хорошо: стоять на страже кипящего молока – это был высокий кухонный пилотаж. «Смотри, чтоб не убежало», – говорила бабушка и уходила в огород за редиской. Все, ты вырос. Тебе можно доверять. Молоко. Границу. Страну.

Конечно, надо было что-то изобрести, чтобы это испортить. Нынче он как-то почти исчез с кухонь, этот постукивающий предмет, который клали на дно кастрюли с молоком. Его надо было вечно искать в ящике для посуды. Он пропадал среди вилок и чапельников, прикидываясь обыкновенной крышкой. А это был сторож – с носиком-выемкой.

Свисток свистел, сторож деликатно постукивал – а человечество теряло еще чуточку сноровки. Ответственности. Внимательности. Собранности. И уже мало ему было сторожа. Оно в лице своих самых ленивых, самых хитроумных представителей придумывало разные реле, чтобы сказать однажды: чайник со свистком? Какая отсталость!

Советские бюрократы, зажимавшие прищепку, делали важнейшее, благое дело. Они держали в тонусе умственное и физическое состояние народа. На чердак надо было подняться – узнать, белье высохло? Или нет? А это тренировка. Здоровое сердце. Крепкие мышцы.

Они освобождали человека от необходимости стоять и ждать: закипел? Еще нет? Черт, уже выкипел? (фото: Getty Images/Fotobank.ru)

И так – буквально по всем пунктам. В результате народ всегда был готов ко всему – и ему за это выдавали значки. Те самые ГТО.

И все это кончилось. Когда Советского Союза не стало, на народ – собранный, готовый к испытаниям и отмобилизованный – обрушились все изобретения и инновации, которыми давно пользовался остальной мир.

Мы перестали стирать пластиковые пакеты. Мы расслабились. Мы ничуть не на страже. А зачем? Кругом таймеры, термовыключатели, предохранители…

Наши чайники отключаются сами. Исчезли ремонтные мастерские. А с ними и умельцы. Все предпочитают с автоматической коробкой. Детей, поняв опасность, учат перебирать гречку: мелкая моторика, оказывается, это надо для ума! Что вы говорите! Так нету теперь в гречке черненьких зерен. Их уже услужливо отшелушил автомат. Приходится создавать специальные курсы, выпускать пластиковую разноцветную гречку и водить детей по утрам в эти продвинутые недешевые садики по переборке пластиковой крупы!

Что-то мог бы заменить спорт, который и есть сублимация исчезающей из реальной жизни активности, сноровки и т. д. Но и это у нас в значительной мере утрачено, хорошо хоть сейчас взялись догонять.

Нас завалило девайсами и гаджетами, которые не мы изобрели. Сыром и колбасой, которую не мы произвели. Все вокруг нас русифицировано. Знак очень и очень тревожный, как бы ни успокаивали глобализацией. Что нам глобализация? Она нам опасна. Сырьевым странам она угрожает сытой и тупой смертью.

Недавно беседовали с одним из моих любимых музыкантов Николаем Расторгуевым. Спрашиваю: у вас среди всей музыкальной машинерии есть хоть что-нибудь, произведенное в России? Хоть плектр для гитары? Нет, говорит. А зачем? Все уже есть, изобретено. Только покупай.

Ну Расторгуев имеет право так говорить. Ему нужны лучшие инструменты, чтобы уж если дать «От Волги до Енисея», то… Он-то как раз производит нечто наше, свое, невиданное, оригинальное, да как производит! Дай Бог здоровья! Такого точно нет нигде в мире. А вот те, кто потребляет, ничего фактически не производя, в опасности. И не замечают этого. Дело не в том, что не заработают лишнюю сотню или миллион. Их мышцы дрябнут. Их дети тупеют. Их язык опрощается. Их ум вянет. Совесть меркнет. Их чайник давно закипел и выключился, а они все смотрят шестую серию «Райских яблочек». Или «2Х2». Большой разницы не вижу, извините.

К ним выходит президент и говорит: «Россия, вперед!» А в ответ сонное: «Который час?»

Не знаю… Если уж затеяли у нас модернизацию, то надо ясно прочертить, огненными буквами написать: это все для тебя, дурака, чтоб ты не спился, чтобы страна твоя не обратилась в пыль, чтобы ребенок твой не превратился в жирное и сонное чудовище. Оно уже сонное и жирное, ничего не читает, жрет гамбургеры, не умеет шуруп завинтить, хамит тебе в ответ, когда ты хамишь ему... Владислав Сурков сказал в недавнем интервью: на страхе постиндустриальное общество не создашь, с перепугу оно не возникает. Надо извлекать позитивную созидательную энергию из общества с помощью новой политики.

Верно, только страх бывает разный. За будущее, за детей, за то, чтоб не отстать, чтоб не скинули с бронепоезда, даже если он обветшал и т. д. Думаю, в России работает одна модель модернизации на все времена: сначала человеку под страхом смерти предлагают… ну, например, создавать постиндустриальное общество. Ему неохота. Он придумывает разные отговорки. Он блеет, что кризис как раз и пришел из сильно продвинутых и жутко инновационных стран. Не занесем ли в Отечество новой заразы? Он извивается ужом и цитирует Фукуяму, мол, все уже изобретено (что, кстати, надо и впрямь обдумать, что-то давно ничего не слыхать про серьезные научные прорывы – с изобретения Интернета ни о чем серьезном ни гу-гу). Но ему говорят – видишь плаху?

Тогда человек меняет тактику и говорит: батюшка, я бы рад, да не умею… это постиндустриальное налаживать, научи как. И ждет: а сам-то знает? И тянет время. Вот тут надо быть готовым и выдать хитрецу простую и ясную технологию модернизации. Чтоб не отвертелся. Понял свою выгоду. И выгоду страны.

Редкий случай, небывалое происходит буквально на наших глазах: государству впервые в его истории понадобилась прищепка со свистком! На нее обещается спрос! Вставай, постаревший изобретатель, брейся станком «Филипс», доставай из серванта пожухлую венчурную папку с чертежами прищепки и дуй к ним, в Инновационный конвент, пока не передумали.

Чайку только попить не забудь.