Андрей Архангельский: Почти полный «Пи»

История с экранизацией романа «Generation П», которая тянется уже четвертый год, а если считать от замысла, то и все восемь, а то и десять, – достойна отдельного описания. Так и хочется сказать, что она в «пелевинском духе», но это вовсе не постмодернизм. Самый что ни на есть критический реализм. Главное, что она демонстрирует, – неспособность большинства режиссеров и актеров в России делать нечто серьезное.

Проблема российского режиссера в том, что он является заложником сложившейся системы отношений в кино, которую можно выразить словами: «Тебе здесь жить

Пелевин понял это, как и многое другое, раньше остальных: лет шесть назад, отвергнув предложения ряда известных российских режиссеров, он остановил свой выбор на американце Викторе Гинзбурге, в России почти неизвестном. Для которого, заметим, «Generation П», по сути, первый (!) художественный фильм.

Почему Пелевин выбрал именно его?

Главная книга Пелевина – честная и злая; она правдива даже своими прогнозами, многие из которых сбылись: вспомнить хотя бы идею о скором воцарении «псевдославянского стиля в рекламе». Книга, едко высмеивающая рекламу и политику, а также – страшно сказать – фундаментальные черты российской государственности.

Участники недавнего съезда кинематографистов под управлением Михалкова, словно сошедшие со страниц романа Пелевина, по определению не могут снимать такое кино. Независимые кинохудожники – возможно; но и для них это будет трудная задача. Такое кино может снять только свободный человек: «свободный» не в философском каком-нибудь смысле, а в совершенно практическом.

Есть нетривиальный, многоплановый роман «Generation П» – о том, как бывший интеллигент превращается в циничного манипулятора общественным сознанием, с попутными размышлениями автора о том, что вечность закончилась и мы отныне существуем в бессодержательном, бессмысленном пространстве. Все это сопровождается сокрушительными пародиями на рекламу реально существующих крупнейших брендов и марок, до сих пор присутствующих на мировом и российском рынке. Выбросить их из фильма нельзя – как нельзя выбросить и главу о том, что все политики и бизнесмены 1990-х, включая Бориса Ельцина, – виртуальные, нарисованные, существующие только в телевизоре – созданы в мифическом «Институте пчеловодства».

Делать на таком материале художественный фильм – причем так, чтобы все это не выглядело как пошлый «продакт-плейсмент», даже напротив, чтобы это выглядело как антипродакт-плейсмент (как это удалось, например, в фильме «99 франков»); то есть делать тотальную пародию на самое святое, что у нас сегодня есть, – на рекламу – сегодня на такой духовный подвиг ни один российский художник, увы, не способен.

Проблема не в том, что наши режиссеры – сплошь циничные владилены татарские. Проблема в том, что все они – и хорошие, и плохие, и средние – являются заложниками сложившейся системы отношений в кино. Суть этой системы можно сформулировать в трех словах: «Тебе здесь жить». Сегодня почти ни один режиссер в России не может получить на кино полностью «независимые деньги»: в любом случае, он вынужден будет учитывать интересы «давателя» – государства, телевидения или частного бизнеса. Следовательно, он не может сделать и независимого художественного высказывания: ни о государстве, ни о телевидении, ни о бизнесе.

При этом руки никто никому не выкручивает, упаси Бог: все происходит на редкость цивилизованно и по-византийски утонченно.

Допустим, этот фильм снимал бы российский режиссер. Такой-то крупный бренд, упоминаемый в книге Пелевина, как бы невзначай предлагает режиссеру: мы РЕАЛЬНО готовы помочь со съемками там-то и там-то, взамен просим оказать маленькую любезность, сущий пустячок – не иронизировать над брендом… А также – за отдельную плату – просит рассмотреть возможность расширить присутствие бренда в таком-то сюжете. То есть задержать на пару секунд камеру вот так… и вот так… мы вам привезем варианты и покажем…

Или вот: любой фильм нуждается в продвижении, мощную рекламу может обеспечить только федеральный телеканал. Взамен федеральный телеканал просит авторов фильма о маленьком, о малюсеньком одолжении: чтобы, по возможности, не было шуток про этот телеканал. Про другие – пожалуйста. Мы и сами с удовольствием посмеемся. А про нас – не надо, ладно?.. А мы уж для вас постараемся…

Не говоря уже о звонке Сами Понимаете Откуда с простой человеческой – мы ведь цивилизованные люди – просьбой: чтобы про таких-то и таких-то политиков не было в фильме вообще ничего, ни хорошо, ни плохо – ладно?.. Просто ничего не надо, хорошо?..

Главная книга Пелевина – честная и злая; она правдива даже своими прогнозами, многие из которых сбылись (фото: pelevin.nov.ru)

И будь ты хоть живым воплощением Будды – будучи российским кинорежиссером, ты ничего не можешь поделать с этой системой, по одной причине: кино – в отличие от литературы или театра – очень затратная вещь. И плод коллективных усилий. И даже если ты нашел независимых инвесторов, снимать тебе все равно придется здесь, а значит, и считаться со здешними обстоятельствами и людьми.

А стало быть, идти на эстетические и прочие компромиссы, которые и губят, собственно, российское кино.

Именно поэтому «Generation П» снимает американец, и во многом именно поэтому фильм снимается так долго. Виктор Гинзбург относительно независим от разветвленной системы своячества и кумовства в российском кино, и, стало быть, гипотетически его не могут шантажировать «звонками» или «просьбами» – конечно, если он сам того не захочет. Это дает Гинзбургу некоторую независимость, но зато затрудняет процесс съемок. Впрочем, и сам Гинзбург его тоже затрудняет, как может.

Гинзбург в шутку называет себя «шизофреником» – потому что каждый кадр и каждую сцену он снимает долго и тщательно. Объяснение тут простое. Такой материал – большое везение и удача, бывает раз в жизни, поэтому режиссер выжимает из актеров и съемочной группы все, что может. Эта дотошная манера российским актерам непривычна.

Актеры не понимают, почему надо еще и еще – когда и так уже столько дублей снято. У них, как это сегодня принято, параллельно – съемки в других фильмах и сериалах, проектах, и они всюду опаздывают из-за Гинзбурга. Актеры также не понимают, почему им надо заучивать текст на память и говорить точно так, как в книге у Пелевина (все диалоги сохранены в авторском варианте) – ведь можно просто импровизировать в кадре. К чему эта буквальность? И вообще, разговаривать «так, как в книге у Пелевина», – это же литератууура!.. ТАК, по мнению бывалых актеров, в жизни не говорят. «Они все время пытаются играть это, как комедию. А мне надо, чтобы это было одновременно и комедия, и трагедия, чтобы атмосфера в фильме соответствовала духу книги – когда ты не знаешь, плакать тебе или смеяться», – говорит Гинзбург.

Мы беседуем в перерывах между съемками – Гинзбург рассказывает о себе: родился в Москве, в привилегированной советской семье, вырос в «композиторском доме», в Брюсовом переулке (его дед Григорий Гинзбург – пианист с мировым именем, профессор Московской консерватории). В 15-летнем возрасте уехал с родителями в США: учился в Киноинституте в Нью-Йорке, жил в Лос-Анджелесе, снимал клипы, рекламу, потом ушел в андерграунд, занимался видеоартом, документальным кино; первая полнометражная работа – «Нескучный сад» (1994), шокодрама о новых российских реалиях.

Гинзбург сделал еще две вещи, на которые, как мне кажется, не решился бы сегодня российский режиссер: во-первых, он не понимает, что значит делать «кино без политики», и считает, что искусства без социальной остроты не бывает. «Это не значит, что мы будем превращать «Generation» в памфлет. Но и играть в прятки, давать героям другие фамилии или выдумывать несуществующие бренды мы не будем. Именно оттого, что у вас боятся открытого высказывания о политике, о рекламе, – оттого кино получается таким пресным, скучным».

Вторая, не менее важная вещь: Гинзбург хочет сохранить верность духу книги – однако он вовсе не собирается делать трепетный, буквальный слепок с книги: «Я хочу заранее предупредить фанатов Пелевина о том, что фильм – это отдельное, самостоятельное произведение». Заметим, что все экранизации русской классики последних лет страдали именно от буквальности прочтения книги режиссером, в результате чего – парадокс – получалось нечто, не имеющее никакого отношения к книге. Причина – в банальном отсутствии собственных мыслей, идей и элементарной авторской воли у режиссеров: им самим нечего добавить ни к Стругацким, ни к Пелевину – и они собственную творческую несостоятельность прикрывают сомнительным тезисом о «верности классике».

«Верность духу», «социальная острота», «самостоятельное высказывание» – слыша эти и десятки других, почти забытых в нашей официальной кинотусовке слов, ты с ужасом понимаешь, почему сделать честный фильм о России 1990-х способен только американец.

Я вас поздравляю, дорогие мастера культуры. Не Путин, а вы сами виноваты в этом.