Михаил Бударагин: Призраки изоляции

Санкций, как видим, не последовало, изоляции не произошло, но сама ситуация примечательна своей незамутненной словоцентричностью: все стороны дипломатического конфликта работают по устаревшим словарям, но доверие к этим словарям таково, что новая холодная война (это, конечно, оксюморон – старое не может быть новым) и впрямь чуть было не разразилась.

Российские «либералы», что характерно, мечтают об изоляции России едва ли не сильнее – и уж точно трепетнее, – чем имперцы и националисты всех мастей и разливов. В слаженном хоре голосов отчетливо слышится уже почти не маскируемый мазохизм: «Ах, ну исключите же нас, ну сколько же можно ждать!» Адресат обращений периодически меняется, неизменной остается сама тональность: когда хор взывает к власти, все в тех же мазохистских причитаниях неизменно слышится: «Ну поставьте уже железный занавес, ну дайте же нам снова 37й год, чего же вы медлите?»

Запад, строго говоря, с самого начала не торопился с санкциями, ограничиваясь пространными заявлениями о том, что позиция России по Абхазии и Южной Осетии считается неприемлемой. Власть в свою очередь совершенно не лютует, подвалы Лубянки тревожно пусты, все видные «ягрузины» прекрасно себя чувствуют, даже военное положение введено не было.

Проблема изоляции – это проблема не санкций и нот, а политического языка, устаревшего в прошлом веке. «Холодная война», «гонка вооружений», etc. – и Россия, и Запад продолжают разговаривать друг с другом из 70-х: словно бы ты включил телевизор, а из него – все та же музыка, что из радиолы с Вертинским. И Вертинский чудо как хорош, и песня льется, но ощущение неловкости не проходит. То, да не то.

Музыка, рвущаяся к небу из плена разрушенных зданий, – лучшая метафора (фото: ИТАР-ТАСС)

Злоключения политического языка многих заставили превратно истолковать собственные возможности, многим помогли понять возможности окружающих. Глеб Павловский справедливо пеняет «интеллектуалам» на бездеятельность и безъязыкость , но пеняет из XX века, из все той же, первой и единственной холодной войны. Во-первых, кто они такие, эти «интеллектуалы», кто их где видел и кто так назвал? А во-вторых, Россия в данном случае, пусть и с запозданием, следует ровно в русле общеевропейской мысли, повторяющей, как старая пластинка, одни и те же слова.

Юрген Хабермас, стоит думать, не последний европейский интеллектуал, в интервью, данном в декабре 2001-го, через два месяца после трагедии в Нью-Йорке, говорит ровно о том же: «Писатели, философы, специалисты по гуманитарным наукам, художники – все те, кто обычно отзываются, отреагировали и на этот раз. Обычные pro et contra, все тот же голосовой шум, приправленный известными национальными различиями в стиле и общественном резонансе, они проявляются одинаково - идет ли речь о партии в гольф или о войне».

Конечно, радости от того, что мы не едины в безъязычии, не слишком много, но никакого нового языка нет не только в России – его нет и в Европе, нет его и в США. Интеллектуалы как производители слов, очевидно, не смогли справиться ни с 11 сентября, ни с 8 августа. Можно вспомнить единственный, но ключевой удачный пример настоящего высказывания. Это концерт Валерия Гергиева на руинах Цхинвала. Музыка, рвущаяся к небу из плена разрушенных зданий, – лучшая метафора объединяющего мир ужаса от лика любой войны, где бы она ни велась. Музыка, понятная, в отличие от языка, каждому, – самая универсальная и полная антитеза войне, которая, к сожалению, тоже ясна всякому, кто попробовал ее на своей шкуре.

Но музыку Гергиева невозможно пустить в тираж: существует всего один концерт, второй обязательно будет другим – а логика обыденного политического языка состоит именно в возможности долгих повторений (вон холодную войну до сих пор затверживают наизусть). Теперь же в каждом новом случае придется изобретать не новые слова, а новый язык, новый тип и способ высказывания, новую артикуляцию. Мы вступили в эпоху извечно нового и только сейчас учимся на собственных ошибках с этим новым работать.

Изоляции не случится вовсе не только потому, что и России, и остальному миру есть за что бояться: перейти от слов к делу, может быть, и хотели бы Грузия, Польша, Прибалтика, etc., но их мнение, по понятным причинам, не является определяющим. Старая Европа и даже США прекрасно осознают все риски серьезной конфронтации с Россией.

Изоляции не случится по политическим и экономическим причинам, но как знать, может быть, куда важнее причины идеологические. «Изоляция» и «холодная война» – слова прошлого века, они устарели, как устарели свечи – их можно поставить на стол в праздник или вынуть из чулана, когда вдруг отключат свет, но пользоваться свечами постоянно есть мало охотников. Дорого и неудобно.