Борис Кагарлицкий: Мало партий, все плохие и одинаковые

Если прибавить к избирательной реформе еще и отмену выборов губернатора, а также изменение законодательства о политических партиях и их перерегистрацию, то возникнет весьма впечатляющая картина.

Цели политической реформы давно и достаточно точно определены. Надо, чтобы в стране было несколько крупных, идеологических партий.

Кстати, кому и зачем это надо?

Вопрос, казалось бы, нелепый, но все же заслуживающий того, чтобы его задать. Ведь если отказаться от принципа «самоочевидности» и начать обдумывать ответ, многое становится на свои места.

Дело в том, что все борющиеся силы равно далеки от населения, которое все чаще отвечает на их агитацию, уклоняясь от участия в выборах

Итак, кому нужно сокращение числа партий? Вроде бы избирателям. Не будут путаться, голоса зазря пропадать не станут. Но почему-то за 17 лет многопартийности у нас в стране так и не возникло народного движения с требованием уменьшить количество избирательных списков. Опросы общественного мнения отнюдь не фиксируют озабоченности граждан засильем мелких партийных структур (что, например, можно было обнаружить в Италии конца 1970-х годов). Короче, населению на это глубоко наплевать.

На самом деле, сколько бы ни было партий зарегистрировано, реально участвуют в общенациональной политической жизни 3–4 из них, в самом крайнем случае 6–7 группировок. Причем это относится к России конца 1990-х годов ничуть не меньше, чем к Западной Европе. На протяжении всех последних лет реальных партий у нас больше не стало. Все те же КПРФ, «Яблоко», СПС, ЛДПР, а вдобавок к ним еще «партия власти», выступающая под разными именами («Выбор России», «Наш дом – Россия», «Единство», «Единая Россия»).

Ну и непременная «партия на одни выборы», создающаяся при участии той же правящей бюрократии, но ее неудовлетворенной жизнью части: «Отечество» в 1999 году, «Родина» в 2003 году и «Справедливая Россия» в 2007. В итоге все время получаем максимум 6 партий, как и во многих западных странах. Отдельные депутаты и мелкие группы, которые прорываются в парламенты 1–3 депутатами, самостоятельной роли в системе не играют, зато расширяют спектр дискуссии.

При предельно простой регистрации партий и достаточно мягком законодательстве о выборах западноевропейские политические системы отнюдь не страдают от избыточного плюрализма. Широкое представительство мелких партий сегодня характерно только для Дании и Голландии. Однако показательно, что небольшие партии, раз прорвавшись в палату депутатов, либо исчезают оттуда, либо начинают быстро расти, как, например, экс-маоистская Социалистическая партия Голландии, которая теперь является одной из крупнейших в стране.

Единственный пример, когда избиратели действительно жаловались на засилье «мелкоты» в законодательном собрании, это Италия 1970-х годов. Но вызвано это было отнюдь не эстетическими соображениями, а политикой коалиций, которая была типична для того времени.

При крайне фрагментированном парламенте господствующие христианские демократы, которым всегда недоставало нескольких голосов, принуждены были каждый раз идти на сделку с той или иной небольшой группой. В итоге партии, поддержанные ничтожным числом избирателей, получали министерские портфели и реальную возможность диктовать свои условия более сильным партнерам и обществу в целом.

Тогда как компартия Италии, за которую даже в сравнительно неудачные для нее годы отдавал свои голоса каждый третий итальянец, неизменно оставалась за бортом правительства.

Больше всего от этой системы выигрывали социалисты.

На федеральном уровне они входили в коалицию с правыми, а в муниципалитетах смотрели, у кого больше голосов и присоединялись к победителю. В итоге они, имея около 10% поддержки избирателей, были представлены во всех структурах власти, на всех уровнях. А заодно и завоевали репутацию самой коррумпированной партии.

Результаты выборов на 7.00 (с сайта www.v2007mo.ru)

В России подобные расклады невозможны, поскольку исполнительная власть у нас либо назначается, либо избирается напрямую. Иными словами, не только правительство и президент, но и мэры в нашем государстве, по большому счету, не зависят от партий, тем более – от их случайных и конъюнктурных коалиций.

Пятипроцентный барьер, введенный у нас по немецкому образцу, прекрасно выполнял свою задачу по отбраковке мелких политических организаций. Но он же и стимулировал организационный рост партий, имеющих реальную перспективу развития.

Однако, несмотря на это, никакого развития политической системы мы не заметили. Ни роста авторитета политических партий, ни укрепления их влияния в обществе, ни даже активного их участия в общественных дискуссиях. Ничего или почти ничего. Скорее наоборот: происходит постепенная эрозия влияния всех традиционных организаций.

Они медленно умирают. Исключением являются, конечно, «Единая Россия» и «Справедливая Россия». Но все же понимают, что секрет влияния «Единой России» – в ее связи с действующей исполнительной властью. Вот пройдет 2008 год, появится новый президент, тогда и увидим, чего стоит «ЕдРо» в качестве самостоятельной политической организации. Что же до «Справедливой России», то это даже и не партия вообще, а политтехнологический проект, слепленный под нынешние думские выборы.

Идеологи власти, наблюдая все это безобразие, справедливо констатировали, что партии у нас плохие, неавторитетные. А уже исходя из этого сделали вывод, что их вдобавок еще слишком много. Помните советский анекдот про однопартийную систему: две партии мы бы не прокормили. Авторы избирательных законов следуют примерно той же логике. Зачем возиться с мелкими организациями, если даже крупные на самом деле никого не представляют?

Только методы лечения, предпринятого думскими законодателями и разработанного экспертно-идеологическим аппаратом власти, совершенно никуда не годятся. Слабость и отсутствие авторитета партий связана с отсутствием связей между ними и обществом. В Думе почему-то считают, что если административного контроля над партиями будет больше, количество препятствий на пути их деятельности увеличится, а сами они окончательно превратятся в дорогостоящие и громоздкие избирательные машины, их авторитет в народе и связь с обществом резко повысятся. Немного странная логика.

На самом деле главная причина слабости партий лежит в слабости и малозначительности представительной власти вообще. Итальянские партии 1970-х при всей их коррумпированности все же были способны влиять на политику правительства. Потому, кстати, и вопрос о реформе избирательной системы бурно обсуждался всей страной. У нас же, даже выбирая депутатов Государственной думы, мы испытываем иллюзии, будто на что-то серьезно влияем.

Предвыборная агитация в городах России

И не надо ссылаться в оправдание на подавляющее большинство думских единороссов. Мол, они превратили Думу в придаток правительства. А разве раньше, после выборов 1995 и 1999 года, когда было в парламенте «оппозиционное» большинство, или потом, когда явного большинства ни у кого не было, Дума была самостоятельным, влиятельным и авторитетным органом? И разве президент и правительство не были способны, невзирая на вопли истошные депутатов, творить все, что им заблагорассудится?

Сильная система парламентских партий в государстве с беспомощным парламентом просто не могла сложиться. А партии, опирающиеся на низы общества, выражающие его повседневные требования, не могли развиться в стране, где не было устойчивых социальных отношений: в период экономической смуты большинство граждан просто не осознавало собственные интересы, не могло их сформулировать.

Другое дело сегодня, когда 8 лет относительной стабильности и экономического роста позволили населению как-то наладить жизнь. И, как следствие, осознать свои интересы. Забастовки недавнего времени, рост свободных профсоюзов – типичные признаки того, что социальная структура кое-как заработала.

Однако на политическом уровне эти перемены так просто не отражаются. Социальная самоорганизация может быть более или менее стихийной, ограничиваясь локальными объединениями. Для политики требуется организация, по возможности общенациональная. А для этого нужны, во-первых, деньги, а во-вторых, благоприятные административные условия.

Новое законодательство таких условий не только не создает, но, напротив, создает всевозможные препятствия на пути любой попытки формирования политической организации снизу. Ведь большие организации вырастают из маленьких (если только их не формируют «сверху», искусственно). А маленьким организациям в новой политической системе места нет.

Вот тут-то мы и подходим к ответу на нелепые вопросы, заданные в начале статьи. Неверный ответ состоит в том, что «Единая Россия» придумала законы для охраны своей политической монополии. Эти законы не помешали появлению «Справедливой России», не предотвратили яростного столкновения группировок на мартовских региональных выборах, не отменили конфликта интересов внутри бюрократии.

Но дело в том, что все борющиеся силы равно далеки от населения, которое все чаще отвечает на их агитацию, уклоняясь от участия в выборах. Правильный ответ состоит в том, что нынешние законы отражают коллективный эгоизм всего нынешнего «политического класса»: они выгодны всем основным участникам процесса, равно заинтересованным, чтобы не допустить новичков.

Ведь эти новички могут оказаться не просто энергичнее и злее. Они могут предложить другой тип политики. А если население действительно заинтересуется политической жизнью, то крупных перемен и потрясений в стране не избежать. Умные люди в официальных кабинетах это понимают. Пусть уж лучше все остается по-старому!