Игорь Переверзев Игорь Переверзев Реальных экономических революций нет и не предвидится

Бизнес начинает выдумывать всякие несуществующие проблемы и навязывать потребителям мысль, что у них что-то страшно болит. Маркетолог из человека, который ищет боли, превратился в человека, который зомбирует потребителя, убеждая того, что ему плохо.

0 комментариев
Евдокия Шереметьева Евдокия Шереметьева «Ребятушки, милые, как к нам Россия относится?»

«Нетвойнисты» пытаются прежде всего себя самих убедить, что у них есть моральное превосходство. Ведь они за мир во всем мире. И им очень жалко людей, которые страдают от войны. Им жалко всех вокруг. Но правда в том, что им жалко только себя. И моральное превосходство они потеряли в тот самый момент, когда не заметили бабу Любу.

5 комментариев
Игорь Караулов Игорь Караулов Русские за рубежом тоже выбрали Россию

Люди, уехавшие из страны в последние годы, проходят трудную школу, в которой проясняется их отношение и к загранице, и к родной стране. Собственно, мы все проходим такую школу, но у них это прямо-таки интенсив.

3 комментария
8 декабря 2007, 14:42 • Авторские колонки

Игорь Манцов: Одиночество бегуна на длинной дистанции

Игорь Манцов: Одиночество на длинной дистанции

Игорь Манцов: Одиночество бегуна на длинной дистанции

Так называлось одно старинное кино – манифест британских «рассерженных». Впрочем, кино убеждало, что осмысленно сердится только спринтер. От стайера, напротив, требуется невозмутимое терпение.

В молодости заводишься с пол-оборота, ищешь союзников, взыскуешь немедленного результата. Злишься, ой, как злишься, когда результаты подолгу не объявляют, предлагая тебе не круг почета, но несколько новых незапланированных километров. Потом еще несколько километров, еще. На промежуточном финише предлагают освежиться и... проследовать дальше. Терпишь. В конечном счете, смерть уже не за горами, а в присутствии смерти сердиться глупо.

Теперешние наши художники не чувствуют живой жизни, тиражируют позавчерашние «муси-пуси

Лет пятнадцать назад, изучая премудрости драматургической науки, с удивлением обнаружил, что в «самой читающей стране» ни разу не издавался базовый французский комедиограф Жорж Фейдо. По кратким русскоязычным упоминаниям, по беглым ссылкам составил его психологический портрет и понял, что этот самый Фейдо мне как родной. Наивно решил, что в так называемой новой России буржуазного художника слова издадут и качественно, и немедленно.

Как бы не так! Дистанция оказалась длинной до неприличия. Тогдашняя «новая Россия» многократно изменилась. У меня самого вместо стремительной юношеской повадки – одышка и хромота. Приз за терпение я, однако же, получил. В позапрошлом году пару текстов Фейдо наконец-то напечатали журналы, а на днях питерское издательство «Гиперион» выпустило его первую книжку: четыре пьесы плюс познавательные сопроводительные тексты. Подозреваю, что никто, кроме, может быть, издательского коллектива, не ждал этого события так, как ждал его я. Попытаемся же осмыслить.

Фейдо – человек-легенда. В конце XIX столетия его парадный портрет иллюстрировал статью «Усы» в авторитетной французской энциклопедии. Будучи завсегдатаем ресторана «Максим», он проводил там вечера за бутылкой «Дом Периньон», в которую, по соглашению с дирекцией, наливалась минеральная вода, ибо драматург – убежденный трезвенник. Фейдо довел до абсолютного совершенства, если не до абсурда, так называемую хорошо сделанную пьесу, изобретенную Скрибом и Лабишем.

Французы почитают его за величайшего национального комедиографа после Мольера. «Чтобы ставить Фейдо, вы должны обладать поистине необъятным опытом», – декламировал сумрачный гений Ингмар Бергман, очевидным образом у Фейдо учившийся и понатаскавший в собственные киносценарии разные полезные штуки из его пьес. Впрочем, это и многое другое можно узнать из сопроводительных статей. Я же акцентирую социалку.

Итак, в дореволюционной России успешно работал Императорский Михайловский театр, труппу которого составляли исключительно французы. Здесь регулярно и на языке оригинала ставили Фейдо. А вот вам цитата, которая закономерно возбудила во мне недобрые чувства. 1890 год, саркастичный газетчик отмечает: «В публике Михайловского театра (несмотря на принятое раз и навсегда положение, что это образцовая публика) есть достаточная доза лицемерия и фарисейства. Уверяют, что серьезная комедия – основа репертуара, а игривый фарс – его незаконное детище. Между тем в действительности «образцовая» публика ходит смотреть исключительно фарсы, а на серьезной комедии театр пустует. Лицемерие особенно сказывается в том, что зрители, захлебываясь от смеха над игрой господ Иттманса, Андриё и Дарвиль, по окончании пьесы никогда не вызывают артистов».

Я всегда подозревал, что в датском, то бишь в российском, королевстве имели место большие проблемы с так называемой элитой и что дело совсем не в революционерах или германских деньгах. Помощь пришла откуда не ждали: какое восхитительное свидетельство из первых рук!

Другой рецензент, сравнивая постановку фарса «Господин охотится» на родине Фейдо в Пале-Рояле, посещаемом весьма демократической публикой, и в Михайловском театре с его элитарными зрителями, изумленно констатирует, что на петербургской сцене пьеса производила впечатление совершенно измененной: «У наших образцовых зрителей подобная пьеса могла иметь успех только благодаря разумной заботе со стороны актеров – не слишком выпукло подчеркивать некоторые вольные остроты, более сильные, чем это хотела бы сносить наша публика».

Феерично! Французские актеры вынуждены были заботиться о моральном спокойствии наших родовитых недоумков. Не напоминает ли это о тайных забавах советской номенклатуры, смотревшей запрещенное кино, читавшей неприглядную литературу, одновременно полагавшей, что и то, и другое – мерзость, распад? Конечно, напоминает. Ибо советская номенклатура бережно воспроизводила способ существования дореволюционного барства. Стыд, но сла-аденький.

Глядите же, глядите, как отгородившаяся от «демократической публики» французской речью и фейс-контролем в аристократическом стиле «публика образцовая» заполняет зал, сходит с ума от смеха, задыхается от удовольствия, но сразу же по окончании действия берет себя в руки, запрещает себе улыбки и слова благодарности в адрес потрясающих комедиантов! Страшно, по-настоящему страшно.

В 1990-е годы существовал феномен Анатолия Эйрамджана. Этот, на мой вкус, невероятно талантливый сценарист и режиссер на мизерные деньги в ситуации полного краха киноиндустрии умудрялся выдавать на-гора один кинофарс за другим. Его малобюджетные, его «хорошо сделанные гротески» шли по всем нашим телевизионным каналам, порою – 3–4 картины за вечер. И что же: в так называемой интеллигентской среде доброе слово про Эйрамджана считалось тогда и считается теперь делом неуместным. Несмотря на многочисленные попытки, мне так и не удалось опубликовать про картины Эйрамджана ни одного положительного абзаца в кинематографической прессе, хотя некоторые фильмы и некоторые приемы мастера всегда вызывали у меня восхищение. У меня, но не у других.

Недавно телевизор отмечал день памяти Любови Полищук, любимейшей актрисы Эйрамджана. Упоминания о работах Полищук в его фильмах на наши телеэкраны не просочились. А чего стоит хотя бы ее роль в шедевральном «Дне святого Валентина»! Картина эта, равно как и другие опусы Эйрамджана, – непредумышленная калька с текстов Жоржа Фейдо.

Эйрамджан, Фейдо – люди разного художественного уровня, но одного семантического поля. Их творчество – аутентичная буржуазная культура. Адюльтер как базовый буржуазный сюжет – вот их философия, их художественная манера. Супруги повязаны экономическим образом, любовь или секс тоже становятся экономическими категориями. Муж пытается тайно и временно поменять жену на любовницу или совсем уже на шлюху, но при этом теряет спокойствие, здоровье, идентичность. Жена объявляет, что никогда не сделает «это» первой, но зато в случае измены супруга будет «мстить» ему с первым же попавшимся самцом – отношения обмена, производство «прибавочной стоимости».

Французский комедиограф Жорж Фейдо
Французский комедиограф Жорж Фейдо

Все это – игриво, дерзко, виртуозно. На деле, драматургия Фейдо – это оплот морали. Как правило, первичная измена у него лишь мыслится, лишь желается. Осуществить ее по разным причинам не удается, но машина уже запущена, ибо все окружающие принимают фантазм протагониста за реальность, включаются в отношения обмена и при этом безостановочно умножают зло. Конечно, почти вся теперешняя голливудская кинодраматургия наследует этой вот французской традиции. Сотни качественных сценаристов и постановщиков эксплуатируют схему «фантазм провоцирует реальное зло».

Не далее как в прошлом году, я восхищался американской картиной Derailed с Клайвом Оуэном, Дженнифер Энистон и Венсаном Касселем. Если разобраться, это тоже вариант схемы Фейдо. Фильм внезапно въехал в голову. Если приторможу на минуту, заполню названиями всю колонку! Но нельзя.

Правила игры, принятые в поздних, одноактных пьесах Фейдо, представляющих собой комический эквивалент драматургии Стриндберга и предвосхищающих грядущую драматургию абсурда, угадываются во всех теперешних американских сериалах, посвященных нелегким будням супругов и сопутствующей «войне полов». Тот, кто станет смотреть сериал «Счастливы вместе» с текстами Фейдо в руках, без труда обнаружит социокультурное родство.

Достоинство Эйрамджана еще и в том, что его картины демонстрируют, как постсоветские люди доводят неорганичный для них сюжет буржуазного адюльтера до абсурда. Там, где у французской буржуазии – многокомнатные палаты, у наших горе-изменщиков – однокомнатные хрущобы. Разговаривать им фактически не о чем, вместо структурной жесткости, чреватой метафизической жестокостью, моментально возникает позднесоветская задушевность. Сюжетопорождающая машина быстро глохнет: социального разнообразия нет как нет; почти не пахнет и характерной для Фейдо серийностью, провоцирующей безумие.

Сегодня Эйрамджан фактически снят с экрана. С чувством то ли ужаса, а то ли восторга наблюдаю, как страна, вроде бы ступившая на дорогу буржуазного развития, отринула буржуазные ценности и принялась воспроизводить махровую советскую образность. А советская образность, повторюсь, это калька с младенческой, недобуржуазной российской образности дореволюционного типа. Теперешние наши художники не чувствуют живой жизни, тиражируют позавчерашние «муси-пуси». А денежные мешки и вовсе не понимают, что главным производственным циклом должно быть производство буржуазной идентичности.

Посмотрел несколько передач Первого канала. Допустим, КВН и «Фабрика звезд» неистово продуцируют стиль «поклонение начальству». Включаешь на любом месте, в любое время – то студенты облизывают Эрнста с Масляковым, то фабриканты клянутся в вечной любви братьям Меладзе и Аксюте! О чем мы говорим, о какой такой «буржуазности»?! Тиражируется типовое советское лизоблюдство, восходящее к отношениям барин – холоп, где барин несменяемый, а холоп – изобретательный в своем самоуничижении.

Буржуазный сюжет – это сюжет динамичный, сюжет жесткий, это драматургически насыщенное варьирование формулы «вложение – прибыль», а иначе говоря, «фантазм – воздаяние». Фейдо трактует политэкономические термины в превращенном стиле, в комическом ключе. Буржуазный социум неустанно проговаривается, докладывает о своей неустранимой проблемности, самообучаясь и страхуясь от материализации опасных фантазмов. У нас же сплошные зоны умолчания. «Захлебываясь от смеха над игрой господ Иттманса, Андриё и Дарвиль, зрители по окончании пьесы никогда не вызывают артистов».

А еще стараются поскорее забыть их лица, вытесняя сюжет в подкорку, где тот станет жить своей, неконтролируемой жизнью.

Впрочем, иные говорят, что у нас всё равно торжество духовности. Так ли это? Смотрел по телевизору сюжет, которому склонен доверять. Оказывается, в наших роддомах сердобольные врачи настойчиво уговаривают женщин, у которых появились на свет дети-дауны, чтобы женщины от детей отказались. Отказываются – 85% россиян с россиянками. Между тем в соседней Польше количество таких отказников равно нулю, а в регулярно распинаемой нашими пропагандистами Америке существует очередь людей, которые готовы в любой момент детей-даунов усыновить-удочерить.

Или другое. Смотрел 30-минутный телефильм, посвященный 100-летию пианиста Льва Оборина. Примерно 45 раз прозвучало словечко «интеллигентный». Да к тому же «дружил исключительно с интеллигентными людьми». Ничего существенного о великом пианисте, о его манере и его уникальном почерке сказано не было. Вошедшие в плоть и кровь национальной культуры фигуры умолчания. Барский стиль: полюбоваться на костюмчик и при этом не сказать ни слова о работе, о процессе реального созидания. Пот – непопулярен.

Прихожу в хороший спортивный магазин за новыми кроссовками, ведь дистанция пока что не закончена, остановка противопоказана, покой нам только снится, а прежние кроссовки совершенно износились. Сексапильная девушка протягивает мне пижонские ботиночки с проницаемой сеткой, с бессмысленными прибамбасами. Уточняю: «Девушка, мне не для тусовок, а для бега по максимально пересеченной местности, попрочнее». Красавица искренне удивляется: «Вы же не будете бегать в дождь, снег и гололед!» Удивляюсь в свою очередь: «В любую погоду. Я бежал, когда Вас не было на белом свете, и буду бегать, когда Вы благополучно состаритесь. Дождь, снег и гололед – это же наша метеорологическая реальность. Вижу, у Вас неправильные представления об отечественном климате».

В конечном счете принесла ровно то, чего мне и хотелось. Оказывается, в отечественных подсобках есть всё. Нужно быть немного настойчивее. Как говорится, требуйте невозможного.

Новые кроссовки уже пригодились: наматываю круги, в одиночку вырабатываю социальную идентичность. Слишком механический способ, но что поделаешь. Дотерпел до Фейдо, дотерплю и до всего остального.

..............