Леонид Радзиховский: 100 лет без взаимности

В этой сейсмоопасной зоне собраны: 7 ноября (25 октября по старому стилю), новый праздник 4 ноября (изгнание наших польских братьев из Кремля), наконец, 17 октября 1905 года (31 октября по новому стилю) – манифест Николая II «Об усовершенствовании государственного порядка».

«Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов». Создается Государственная Дума – «ни один закон не мог воспринять силу без одобрения Госдумы». В общем, Россия получила что-то вроде конституции, а император – что-то вроде пощечины… которую он вдобавок дал себе как бы сам… Это и определило дальнейшую судьбу Думы.

Как известно, «усовершенствование государственного порядка» было затеяно, когда бастовали 2 миллиона человек (т.е. примерно половина фабрично-заводских рабочих), железные дороги стояли, имения горели, войну проиграли, губернаторов и министров «рвали на части» в натуральном значении этих слов. Непосредственным результатом «усовершенствования» стали манифестации в «поддержку манифеста» (в основном под лозунгами «Долой царя!») и ответные погромы «истинно русских людей», защищавших царя, но отнюдь не царский манифест. Защита государя в основном сводилась к распарыванию перин у одесских и киевских евреев и избиениям (а то и убийствам) нищих хозяев этих перин. Такой стала «пуховая заря» нашего парламентаризма. Впрочем, почти во всех европейских странах парламентаризм начинался тоже с убийств, пожаров, грабежей: парламент – это вам не Академия наук…

Защита государя в основном сводилась к распарыванию перин у одесских и киевских евреев и избиениям нищих хозяев этих перин

В 1906-м прошли выборы в первую Государственную Думу («Дума народного гнева»). Выборы были непрямыми, с множеством цензов, тем не менее в Петербург угодили такие депутаты парламента (в том числе просто неграмотные), что у царя и его окружения в глазах потемнело. Думу быстренько разогнали «трясущимися руками», пока она «не натворила дел», но беда в том, что пришлось выбирать новую! Новая оказалась ненамного лучше, ее тоже разогнали. Наконец, в 1907-м был принят новый закон о выборах, сильно отодвинувший от избирательных урн крестьян (о рабочих и говорить нечего) и давший максимальные привилегии «сильным и трезвым». Так появились III и IV Думы, где выбирали не столько пропорционально числу избирателей, сколько пропорционально числу десятин земли, которой владели избиратели.

Третья (1907-1912) и Четвертая (1912-1917) Думы были уже почтительнейше-благоразумнейшими, большинство из 442 депутатов (в нынешней ГД – 450) составляли «порядочные люди, а не рвань без перчаток». Тем не менее императора безумно раздражала сама Дума как институт. Раздражала вечным напоминанием о его слабости, об унижении, когда он подписал этот «чертов манифест», который ему «подсунул» этот «негодяй Витте», раздражала тем, что, подписав «треклятый манифест», он нарушил традиции дома Романовых, отступил от обещания «охранять начала Самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял мой незабвенный покойный родитель». В общем, «Мы, Милостию Божией Николай II» относился к Думе примерно так, как гвардейский полковник Романов мог бы относиться к шулеру, которому он проиграл бешеные деньги и вынужден их выплачивать всю оставшуюся жизнь. Не платить нельзя – слово дал! Ну а платить – и дорого, и неудобно (от себя отрываю!), и, главное – страшно оскорбительно.

Несчастье Манифеста 17 октября состояло в том, что страна была действительно не готова к свободе. «Съесть-то он съест, да кто ж ему даст!» Здесь было ровно наоборот – «Дать-то он (император) дал, да кто ж это съест!» Общество так и не смогло переварить «полуконституцию»: для правых она была слишком радикальна, для левых – слишком консервативна, «манифест» с двух сторон раздирали пополам, пока не разодрали всю страну.

С 1905 по 1917 год был один надежный путь сделать карьеру при дворе: доказывать, что ты – больший монархист, чем сам император. В зачет же принимались лишь два доказательства: проклятия в адрес «царского манифеста» и евреев. В самой Думе на «правых скамьях» сидели точно такие же монархисты. Они знали латынь и французский, умели носить мундир. Умели они и другое – драться и скандалить куда круче, чем Жириновский, выступать с такими погромными, нацистскими речами по болезненно любимому ими «еврейскому вопросу», которые Макашову и во сне не приснятся, и брать двумя руками «субсидии» от правительства…

Депутаты же «либерального направления» умели ненавидеть власть с той же изобретательной, упорной и бессмысленной ненавистью, с какой власть ненавидела их. Цель оправдывает средства: ради дискредитации монархии либералы откровенно лгали. Во время войны либералы раздували паранойю «шпиономании». 1 ноября 1916 года Милюков выступил с подстрекательской речью в Думе, все время задавая вопрос по поводу министров: «Что это – глупость или измена?» Лидеру либералов не пришло в голову, что по поводу этой речи в разгар войны тот же самый вопрос мог быть обращен к нему! (Ясно, что если бы в 1941 году в СССР был такой парламент, то немцы были бы в Москве уже в июле месяце…) Впрочем, либералы умели не только оскорблять министров, но и поддерживать контакты с прямыми террористами (эсеры, большевики, прочие «святые убийцы»).

Николай II

«В общем, так они и жили: спали врозь, а дети были». Ребенок звался, как известно, Революция. «Сделали ребенка» в поте лица своего на пару «паралитики власти и эпилептики революции». Какова наследственность, таково и дитя… Впрочем, в частной жизни все это были неглупые, довольно прагматичные, иногда даже приятные люди, неплохо обделывавшие свои дела. Правда, в их взаимной ненависти был не только «бизнес», но и много «личного»…

Вполне понятно, что эта Дума стала быстро пользоваться заслуженным авторитетом в обществе – т.е. как среди нескольких сот тысяч читателей газет, так и среди миллионов «остальных избирателей»…

Впрочем, когда парламент в России исчез, скоро выяснилось, что без него жить стало ни лучше, ни веселее. За 72 года паузы (1917-1989) желание парламентаризма успело опять накопиться «в чреслах общества» – и выплеснулось бешеной пеной митингов 1989-1991 годов.

Второй русский парламент является еще одной иллюстрацией тезиса о том, что история повторяется дважды: как трагедия и как фарс. Впрочем, в трагедии первых дум было много фарса, а в фарсе нашего парламентаризма есть и что-то трагикомическое.

1989 год: «Съезд народного гнева», когда на глазах пьянеющие от своей смелости (безнаказанности) депутаты наговорили черт-те что прямо в лицо обалделой власти. Как сейчас помню Сергея Станкевича с его чистым, юношеским лицом, гневно звенящего на трибуне: «Меня сюда прислали триста тысяч избирателей, и я не позволю …» Кто ж его помнит, чего он там кому не позволял, но – порыв! «На тиранов!» (Ф. Шиллер «Разбойники»). А как чернобородый богатырь с горящими очами – Юрий Власов – обличал на трибуне КГБ! А Гдлян/Иванов, разоблачавшие «кремлевскую коррупцию», – на «Спрут» не тянуло, конечно, но ведь во всем этом детском лепете даже не самые большие идиоты, прижав ухо к телевизору, пытались отыскать какой-то смысл… Да, «Есть речи – значенье/ Темно иль ничтожно! –/ Но им без волненья/ Внимать невозможно».

Затем начался революционный российский парламент, Верховный Совет РСФСР 1990-1993 годов, дважды оборонявший Белый дом (1991, 1993). Все это, понятно, копировало Госдумы 1905-1906 годов – революционно-правовая лихорадка, безумные прыжки от крайне правого до крайне левого. Но все-таки было и различие – парламент России был старше парламента Российской империи на 85 лет и на три революции (1905, февраль и октябрь 1917). Поэтому революция 1991-1993 годов была лишь бледно-бескровной тенью 1905-го или 1917-го. «Настоящих буйных мало …» Впрочем, дело не только в парламенте – еще больше изменились избиратели, одна поголовная грамотность чего стоит! Они рады поболтать (в том числе в Интернете) о «революции», но никакого «пугачевского духа» в народе на самом деле не было даже в 1991-1993 (не говоря уж про сегодняшний день): укатали сивку крутые горки русской истории!

Председатель Верховного Совета РСФСР в 1991-1993 годах Руслан Хасбулатов (фото echo.msk.ru)

Дальше начались собственно Думы, I (1993-1995) – IV (2003-2007). Они быстро успокаивались, «подмораживались». Если в 1993-1998-м в Охотном Ряду еще царили драки-склоки, хаотичные взятки и популистские решения, то с 1999-го все приобрело пристойный и степенный вид. Изредка драка (чтоб избиратель совсем-то уж не забыл, что у него есть парламент), совсем уж мелкие склоки за кабинеты (в буквальном смысле слова!), да и они повыдохлись, когда одна партия стала безраздельно доминировать – во всем. Практически кончились и взятки (данные экспертного опроса) – отдельному депутату платить стало совсем уж не за что; партии (кроме правящей) тоже ни на что повлиять не могут; а купить ЕР, понятное дело, невозможно – все знают, что она жестко встроена в вертикаль. Исчезли и популистские решения, отчасти спровоцировавшие, кстати, дефолт-1998. В общем, парламент стал на диво ответственным – мечта любой исполнительной власти! Открытым остается лишь один вопрос: в каком смысле все это учреждение может считаться парламентом?..

100 лет русского парламентаризма…

Так что же – не противоестественно ли само это сочетание слов? Действительно – то революционное бешенство, то бюрократическая спячка, а где же собственно парламент – вменяемый, независимый политический институт?

Ответ, как мне кажется, банален: все существующее – разумно. Парламент не может быть более зрелым, чем общество, его избравшее. Но на самом деле, если обойтись без публицистических красот, то надо признать: за 100 лет Россия необратимо изменилась вместе с миром. И как сегодняшнее общество гораздо ближе к гражданскому обществу, чем патриархальная Россия начала ХХ века, так и современная Дума (при всех своих очевидных и смешных уродствах) гораздо ближе к среднеевропейскому парламенту, чем помещичье-крестьянская Дума прошлого века.

Глядя на 100-летнюю историю русского парламента, нельзя не заметить, что движение есть. «А все-таки она вертится…» И все-таки – как же медленно, с какими зигзагами и с каким ужасным скрипом…