21 января – 100 лет со дня смерти Ленина. Время переворачивает страницу, окончательно переводя образ и фигуру одного из определяющих политических деятелей и мыслителей рубежа XIX и XX веков из сферы политики в область истории и легенды.
На фоне СВО, совпавшей так или иначе с вековой годовщиной, окончательно сместился центр общественной дискуссии, и пришла пора утихнуть политическим и идеологическим спекуляциям на образе большевистского лидера. Теперь уже нелепо спорить о его диагнозе, пытаясь дискредитировать «идеал» якобы сомнительной болезнью, тем более смешно ломать копья на тему хоронить – не хоронить. Никто ж не стремится захоронить египетских фараонов и суфийских дервишей, разрушив мавзолеи и пирамиды, а перепохороны спустя 100 лет Владимира Ильича по православному обряду стали бы издевательством и над ним самим, и над православием. Так что оставим эти некогда топовые темы в покое, их время вышло.
Но юбилейная дата всё же поощряет историческое вспоминание. Последний год в Горках, когда парализованный, почти обездвиженный и теряющий дар речи Ленин остался один на один с надвигающейся неминуемой смертью, еще раз подчеркивает его непреложную человеческую участь – как человека среди людей со своими победами и поражениями, трагедиями и утешениями – перед лицом неминуемого.
С другой стороны, с этим же временем советской истории, с треугольником Ленин – Сталин – Троцкий, связано несколько существенных мифов и загадок, проливающих свет на большую историю СССР.
Один из этих мифов – об отравлении. И это очень интересный вопрос – как представления о жизни и смерти людей рубежа XIX и XX веков, сдвинувших ось времени, отличались от их последующих интерпретаторов и собирателей слухов, будущих либералов и сторонников идей бесконечных прав, персонажей с куда более жидкой кровью.
…Известно, что Сталин был единственным «товарищем по партии», представителем партийной верхушки, кто мог официально ездить к Ленину в Горки и служил – по крайней мере в 1922 году – своего рода Гермесом-посланником между вождём и его коллегами по революции. В либеральном советском сознании укоренилось мнение, что Сталин чуть ли не третировал больного Ильича и его родственников, однако трудно предположить, что в начале 1922 года, когда Ленин был в полном сознании, вопрос о том, кто будет навещать его в Горках, решался без его участия. Так что Сталина Ленин выбрал сам; маловероятно, чтоб ЦК мог навязать ему постоянного посетителя помимо его воли.
Но в том-то и дело, что именно тогда, в 1922 году, случилась еще одна история, далекая от партийных анналов, история человеческого предательства, но предательства, обусловленного духом эпохи и характером среды.
Ленин, безусловно человек твердый, в минуты просветления понимал свое состояние и перспективы. И хотел покончить с собой, благо в коммунистической среде перед глазами у всех стоял пример супругов Лафаргов – Поля и дочери Маркса Лауры, не раз заявлявших, что добровольно уйдут из жизни, когда подступит старость и они окажутся неспособны к делу борьбы за свободу.
Накануне семидесятилетия и Лафарг, и Лаура приняли яд. И Ленин просит Сталина, с которым его связывали именно личные отношения и которого он знал как едва ли не единственного в партии человека, чуждого женственной душевности, достать ему тот же яд. Это было именно личное обращение, мужчины к мужчине. Но в том-то и трагедия партийности, что такие личные отношения для них были уже невозможны. Сталин несколько раз обсуждал проблему на ближнем круге ЦК – с понятным результатом.
Когда к Ленину возвращалось сознание, он звал приехать Сталина и опять просил яду. Наталкивался на отказ и, в общем, чувствовал себя преданным – и с этим ощущением погружался в свое полу(за)бытье. Можно только представить меру его отчаяния.
…Впрочем, Сталина и без того обвиняли, что он «отравил Ленина». Троцкий, беглый сталинский секретарь Борис Бажанов, а в 1990-х годах американский советолог Юрий Фельштинский, соавтор Литвиненко по книге «ФСБ взрывает Россию», путая времена и даты, на разные лады повторили эти инвективы. В таких версиях Ленин мог свободно разговаривать осенью 1923 года, а в самый день своей смерти написал записку никому не известному Гавриле Волкову, который якобы служил шеф-поваром «кремлевского санатория в Горках»: «Гаврилушка, меня отравили».
Самое смешное, что люди, которые такое писали и рассказывали, не только ничего не понимали в личности Ленина, но и не имели ни малейшего реального представления о его состоянии в последние месяцы жизни.
…Не менее детективный и запутанный сюжет связан и с так называемым ленинским политическим завещанием. По официальной версии, Ленин надиктовал знаменитое «Письмо к съезду» в конце декабря 1922 – начале января 1923 года. Это случилось аккурат после декабрьского инсульта, при котором – о чудо! – по версии историков определенного направления и, в частности, таких «беспристрастных» знатоков, как англичанин Эдуард Карр, интеллектуальные способности пациента ни на йоту не пострадали.
Впрочем, почему-то такая версия кардинально расходится с историей болезни. С декабря 1922 года у Ленина наступает афазия. Он теряет последние слова своего словарного ряда. И в это же время, именно 24-25 декабря, якобы диктует злополучное письмо. На эти же дни приходится и ссора Крупской со Сталиным.
При этом, вопреки позднейшему мнению, письмо в 20-х годах было опубликовано (10 ноября 1927 года в приложении «Дискуссионный листок» к газете «Правда»). Сталин в ленинском авторстве тоже, видимо, не сомневался (или как раз сомневался – и это спровоцировало дальнейшие репрессии), по крайней мере он дважды ставил вопрос о своей отставке.
Такая взрывоопасная путаница наложила отпечаток на всю советскую историю, как минимум до времени застоя. Возможно, и теперь, спустя 100 лет, она способна разжечь страсти.
Кто же мог быть автором письма? Историки (В.А. Сахаров, Ю.Н. Жуков, В.К. Ермаков) называют то Крупскую, то самого Троцкого, но в любом случае можно согласиться с академиком Юрием Пивоваровым – для советской системы появление судьбоносного документа сыграло очень существенную деструктивную роль. А беспомощный Ленин мог вообще ничего не знать об авантюрах своего ближайшего окружения.
- Свобода давно не там, где ее ищут
- Революции совершают запутавшиеся идеалисты
- Почему провалилось первое восстание большевиков
И всё же, когда мы говорим о человеке, самые главные истории – чисто человеческие, еще и еще раз способные раскрыть универсальность и неотменяемость нашей общей участи…
Это случилось в Горках последним летом Ленина, в 1923 году. В одном из флигелей усадьбы жил ленинский знакомый времен ранней волжской юности (еще с конца 80-х годов XIX века), убежденный коммуналист (это совсем не то же самое, что коммунист), последователь Фурье А.А. Преображенский (не надо путать с большевиком Е. Преображенским, известным экономистом и троцкистом).
А.А. Преображенский в какой-то момент оказался начальником коммуны в Горках, да вся коммуна разбежалась. Большой был фантазер, в теории и мечтах прекрасен, а на практике – увы. Из лучших людей эпохи.
И вот везут Ленина по парку, а Надежда Константиновна ему говорит: «Помнишь, Володя, здесь Преображенский живет. Твой старый самарский приятель». Ленин страшно разволновался, своим привычным «вон-вон-вон» приказал везти себя к флигелю Преображенского. Привезли, а там узкая лестница, коляска не пройдет. Ленин каким-то нездешним усилием вылез из коляски и на четвереньках стал карабкаться по крутой лестнице. Санитары, охрана, Крупская – все за ним.
Поднялся. И стоят они с Преображенским, обнявшись, и Преображенский говорит ему: «А помнишь этого, он в эмиграции. А того помнишь, он умер. А ту помнишь, она была в тебя влюблена».
И Ленин свое, то единственное, что он мог: «да-да-да-да-да».
И оба плачут.
Вы согласны с мнением автора?
|
