Февральский переворот 1917 года запустил процессы большой русской революции. Царская власть была свергнута, но это оказалось только началом. Как всегда после свержения монархии между политическими силами – более или менее радикальными – развернулась уже другая борьба. За то, будет ли революция и дальше уничтожать то, что осталось от старого государства и общества, или удовлетворится тем, что уже достигнуто.
Партия большевиков в этом водовороте была одним из спектров радикальных революционных сил – тех, кто считал, что сносить надо не только царя и монархию, но и капиталистическую экономическую систему. Но для этого надо было сначала победить – то есть прийти к власти и удержать ее.
Весной 1917-го большевики предпочитали особо не нарываться и занимали выжидательную позицию. Верхушка партии все еще была в эмиграции, а на местах считалось, что главное пока – не потерять имеющиеся позиции. Поэтому ярой конфронтации с патриотическим, направленным на победу в войне, курсом умеренных революционеров-февралистов не было.
В апреле в Россию вернулся Ленин. И тут же выдвинул ряд радикальных требований: к черту, мол, войну, власть пролетариату, да и вообще, России аннексии и контрибуции не нужны. Большевики активно вели работу с солдатами, памятуя, что революция 1905-1907 годов плохо закончила как раз потому, что не была налажена агитация в войсках. Но антивоенные посылы Ленина были встречены в войсках далеко не однозначно.
10 апреля, например, большевики с тревогой фиксировали слухи о настроениях в совете запасного батальона Волынского полка – солдаты собирались арестовать Ленина. Пришлось посылать целую делегацию от исполкома и отговаривать. Всего пять дней спустя поступили сведения о том, что по городу рыскает группа матросов, причем с той же целью. И вновь переубедить их удалось только чудом.
Впрочем, это не означало, что у большевиков не было своих «мускулов». Подтверждение этому – судьба одной из антиленинских демонстраций. Организаторы посадили на автомобили ветеранов-инвалидов, считая, что такая форма агитации против антивоенных идей будет наиболее действенна. Но вышло немного не так, как ожидали. Когда митингующие с плакатами, призывающими воевать до победы, достигли Таврического дворца, появились разагитированные большевиками кронштадтские моряки и солдаты 180-го пехотного полка. Инвалиды были стащены с автомашин, побиты, а их плакаты разорвали на части.
Итак, большевики решили не гнаться за сиюминутной популярностью, вместо этого сосредоточились на пропаганде. Благо для разложения частей были все условия. Война была тяжелой и изматывающей, на фронт из запасных петроградских полков ехать не хотел никто, а агитаторы предлагали целый ряд причин этого не делать.
Солдаты становились радикальнее с каждой неделей – помимо агитации, этому способствовала обстановка революционной вседозволенности и невероятный бардак, творившийся в стране. Большевики успешно накачивали их своими идеями, но через некоторое время они с неприятной неожиданностью обнаружили, что у этих успехов есть и обратная сторона.
Хвост виляет собакой
Радикализовать солдатскую массу в условиях хаоса получилось успешно. Но это была дорога с односторонним движением: задав однажды планку ненависти и желания немедленных перемен, ее уже нельзя было опускать – или заведенная толпа мигом обратилась бы против вчерашних вождей.
Сдерживать эти желания немедленно выступить и навести порядок стало еще сложнее после грандиозного провала июньского наступления – попытки переломить ситуацию на Восточном фронте Первой мировой, на которую правительство Керенского, стоявшее за прекращение революции, возлагало серьезные надежды. Успех наступления должен был воодушевить сторонников войны до победного конца и нанести удар не только по противнику на фронте, но и по внутренним ультралевым с их антивоенными лозунгами. Но успеха не было – и это путало умеренным политикам все карты.
Но не только им. Большевики понимали, что они еще не готовы к выступлению, у Временного правительства еще слишком много лояльных войск, а агитационная и подготовительная работа еще не завершена. Но те части, что разагитировать удалось, «бродили» все сильнее, солдаты требовали немедленного восстания и решения всех проблем (о которых им рассказали, естественно, большевики) силовым путем.
Вели свою игру и сами агитаторы, особенно на низовом и среднем уровне. Это не были заслуженные партийцы, образованные и привыкшие к выжиданию опытные подпольщики. Наоборот – большую часть этих людей вынесли на их роли как раз волны Февральского переворота. «…был непроходимый дурак, но так как очень усердно изучал каждый номер «Правды», и при каждом удобном случае излагал его как свое, что тоже пользовался авторитетом» – такие характеристики агитаторов низшего звена относительно лета 1917-го встречаются регулярно. И конечно, все эти разгоряченные и опьяненные воздухом внезапно свалившейся свободы люди тоже хотели действовать как можно быстрее.
А пропагандистов поопытнее пьянило другое – рев и ликование заведенной ими же толпы. Видный большевик Владимир Невский (Кривобоков) признавался: «Я уговаривал их, но уговаривал так, что только дурак мог бы сделать вывод из моей речи о том, что выступать не следует». Оказалось, что оратор зависим от толпы ничуть не меньше, чем толпа от оратора – а, быть может, даже и больше.
Результат этой потери управления оказался для большевиков неутешительным – июльское выступление началось стихийно, разрозненно, без четкого плана и еще тогда, когда Временное правительство было достаточно сильно, чтобы его подавить.
Далеко идущие выводы
Его, естественно, и подавили. Большевики звонко получили по носу и отправились в привычное для себя состояние подполья, в котором они существовали уже несколько десятков лет. Этот же опыт позволил пережить разгром относительно безболезненно – верхушка и критически важные для работы кадры успели уйти до того, как стало слишком поздно.
- Как появилась высшая награда в истории России
- Мятеж – это способ сделать тяжелую ситуацию намного хуже
- Не стоит путать релокацию с эмиграцией
Что не менее важно, был сделан главный вывод: массы надо именно что вести – и ни в коем случае не допускать ситуаций, в которых когорта «ордена революции», наоборот, оказывается сама ведома этими массами. Чтобы держать массы под контролем, агитаторы все чаще стали действовать на сравнительно небольшое количество людей. Речи перед ротой или батальоном все чаще заменялись лекциями, где присутствовали десятки, а не сотни слушателей. Возможностей надавить на оратора в такой обстановке было куда меньше. Скорость индоктринации тоже, конечно, снижалась, но в партии понимали – за все приходится платить. И сознательно сделали ставку на качество, а не количество, особенно упирая на партийную дисциплину.
Именно поэтому октябрьский переворот, приведший большевиков к власти, и увенчался успехом, в отличие от июльского мятежа. Потому что выступление состоялось именно тогда, когда руководство партии посчитало нужным, а не до и не после. Поэтому все прошло быстро и согласованно, а не разрозненно. Именно поэтому «власть, валявшуюся на улице», удалось подобрать первыми.
Неудача июльского выступления и сделанные по ее результатам выводы повлияли на будущее России куда больше, чем принято считать. Ведь после Октября для большевиков нужно было не только взять власть, но и удержаться – последовавшая Гражданская война изобиловала опасными моментами и длилась несколько лет. Но пересмотренные принципы партийной организации дали Ленину достаточно жесткую и управляемую систему, а также кадры необходимого качества. Систему и кадры, позволившие большевикам удержаться в самые сложные для них моменты.
