Убийство, совершенное в мирное время, не связанное с самозащитой или выполнением профессионального долга теми же правоохранителями (например, как вынужденная мера при задержании опасных преступников), является страшным преступлением.
В мире всегда найдутся те, для кого какие-либо ценности стоят выше законов
Какими бы мотивами ни руководствовались преступники, будь то меркантильные или же религиозные, ни один из них не может служить оправданием совершенного. И с позиции гуманизма, и с точки зрения действующего законодательства.
Убийство Бориса Немцова, как и насильственная смерть карикатуристов скандального издания Charlie Hebdo – безусловно, тяжкое преступление. Вне зависимости от того, что являлось мотивом злодеяния. Собственно, об этом писал и Рамзан Кадыров, заявляя, что «если суд подтвердит вину Дадаева, то, убив человека, он совершил тяжкое преступление».
Увы, многие наши замечательные независимые издания предпочли правде некорректные заголовки а-ля «Кадыров назвал убийцу Немцова патриотом», выдернув из контекста другую фразу главы Чечни.
Впрочем, эта статья не о либеральной пропаганде, Кадырове или убитом Немцове. Закрепив в сознании то, что убийство – это убийство, мы можем перейти на другой уровень разговора и признать тот факт, что отсутствие оправдания любого преступления не означает отсутствия повода (мотива, причины) для его совершения.
Тем более когда большинство людей по всему миру, будь то верующие или атеисты, «правые» или «левые», демократы или, напротив, сторонники тоталитарных режимов, женщины или мужчины, имеют собственные ценности морально-этического, политического, религиозного или какого-то еще характера, с отличной от законов, принимаемых государствами, природой.
Каждому из нас могут нравиться или не нравиться ценности или убеждения других, но до тех пор, пока относимся к ним с уважением или хотя бы толерантно, мы живем в мире и согласии. Однако, как только свобода слова или действий принимает характер оскорблений и «посягательства на святое» (причем совершенно не обязательно религиозного плана), беды не миновать.
К сожалению, мы иногда очень плохо отдаем себе отчет в том, что принцип «мы все разные, но все-таки мы вместе» действенен лишь в том случае, если наша разность не является причиной раздоров.
И поэтому задача любого государства как прямого продукта общественного договора (в данном случае – общественного запроса на мирное сосуществование) – создавать все необходимые условия, которые бы, с одной стороны, не ограничивали граждан в их конституционных правах, но с другой – ставили бы преграду для проявления публичного неуважения и оскорбления чувств «других» людей.
Какой только критике не подвергались действия нашей страны в части защиты верующих. Но давайте ответим, положа руку на сердце, на вопрос о том, был бы возможен теракт во французском издании, если бы и в этой стране публикации оскорбительных карикатур были с самого начала запрещены законом?
Никто не спорит и не ставит под сомнение тот факт, что убийства в Париже – при любом раскладе страшное преступление, а совершили его, скорее всего, радикальные элементы. Вот только мало ли в мире радикалов, причем в абсолютно разных «лагерях» (как в религиозных, так и, к примеру, политических), которых невозможно остановить неотвратимостью или суровостью наказания, ибо их мотивация сильнее страха перед любым наказанием?
Нужно ли постоянно и сознательно провоцировать эту категорию, попутно оскорбляя и мобилизуя на озлобление изначально умеренное большинство? Или одна, две, три, десять и т. д. человеческих жизней – есть ничто по сравнению со мнимой «свободой слова»? Я так не думаю.
Быть может, зря тогда ругают то государство, которое старается соблюдать минимально необходимый баланс общественных интересов, жестко пресекая любую попытку оскорбить, способную спровоцировать ответную агрессию в той или иной форме, вплоть до совершения тяжких преступлений?
Кому-то, возможно, показалcя слишком жестоким приговор кощунницам из кощунниц Pussy Riot. Но давайте задумаемся, прекратилось ли бы такое святотатство в наших храмах, если бы наказание не соответствовало общественной опасности совершенного преступления, или дурной пример сразу же бы стал заразительным для массы последователей такого «искусства»? Что дальше, серьезнейший конфликт внутри общества и… суды Линча?
Или кто-то наивно полагает, что верующие потерпели бы святотатство в том случае, если бы государство самоустранилось или, того хуже, защитило бы несуществующее право отдельных «демократов» и «демократок» устраивать пляски на амвоне? Что, среди верующих не нашлось хотя бы парочки радикально настроенных граждан, готовых к совершению самосуда над теми, кто, по их мнению, творил невообразимое зло?
Повторюсь, нравится нам это или нет, хочет того какая-нибудь «коллективная Собчак» или нет, рассуждая о правильных верующих и неправильных, но факт остается фактом – в мире всегда найдутся те, для кого какие-либо ценности стоят выше законов государств и чья мотивация к преступлению будет посильнее страха перед возможным наказанием, а соответственно, и принцип его неотвратимости и суровости может совсем не работать как профилактическая мера.
Поэтому, если мы хотим жить в мире, но не способны сами вовремя промолчать, задача любого умного государства – не только оперативно и справедливо наказывать тех, для кого закон не писан, но и не допускать по возможности подобного в принципе. В том числе и посредством запрета на оскорбление чувств каких бы то ни было категорий граждан – и, конечно, прежде всего верующих. По понятным причинам.
