Либерализм. Хоть слово дико, но мне ласкает слух оно.
Диким это слово сделала наша постсоветская практика, когда ради либерализма надо было терпеть полное и безоговорочное отсутствие кефира и колбасы в магазине. Сносить безденежье, «донашивая социализм» – согласно бессмертному заголовку Татьяны Корсаковой в «КП». Стараться не вспоминать треклятое прошлое, в коем ГУЛАГ только видоизменялся, но безнадежно и неуклонно нависал.
Я в жизни не думал, что увижусь с новыми комиссарами, похожими на тех, что в пыльных шлемах. Но в 90-е они склонялись надо мной – и заставляли присягать новой власти, ровно как описано в ревроманах. Помнится, даже первую московскую квартиру мне дали только после того, как тогдашний мой мудрый и истинно либеральный (он правда требовал разнообразия мнений на страницах) главный редактор, попросив у всевышнего прощения, заверил комиссаров либерализма в абсолютной моей верности идеям, которые стали вдруг всесильны, потому что были объявлены вернее предыдущих. Спасибо ему.
Такие, как он, знали, как устроена жизнь, Россия, и ценности свободы, разно- и здравомыслия для них были и есть ценнейшим инструментарием. Он не присваивал их себе. Не приватизировал. Не идеализировал. Они были для него естественными.
Вот такой либерализм мне дорог и важен. Какой-то он человечный. Его на танке не отстоишь, его бомбардировкой не посеешь, его презрением к «быдлу» не распространишь. Он не заставляет меня с издевкой говорить о России, потому что это предписано господствующей ныне разновидностью фундаменталистов-либертарианцев.
Перефразируя Бориса Гребенщикова*, скажу так: «Либерализм был нашим, пока мы не увязли в борьбе. Он умрет, если будет ничей. Пора вернуть этот термин себе».
Специально для газеты ВЗГЛЯД
* Признан(а) в РФ иностранным агентом
