Спаси кино – выбрось мобильник!

В сознании обывателя словосочетание «турецкий артхаус» ассоциируется со столь же нелепыми небылицами, как финский хип-хоп или эскимосский боевик.

В основу своего фильма турецкий режиссер положил не абы чего, а японскую притчу о трех обезьянах

Между тем – откроем страшную тайну – все эти явления мало того что существуют, так еще и довольно интересны, если отбросить в сторону предрассудки.

Нури Бильге Джейлан – один из корифеев турецкого кинематографа, эдакий «недотарковский», «перезвягинцев» и «Антониони с отчетливым турецким акцентом», если мыслить привычными критикам категориями.

В его фильмографии пять полнометражных картин, а за «Три обезьяны» – «шедевр трансцедентального кинематографа», что бы это определение ни значило, – ему в прошлом году перепал каннский приз «За режиссуру». Короче, фестивальный режиссер с богатым списком наград и внушительного размера положительной прессой.

На эту тему
• Смерть – это не конец
• Ханеке напомнил о фашизме
• «Русалка» за бортом
• «Оскар» для иностранцев

Откуда взялось название «Три обезьяны», без пресс-релиза разобраться сложно. В кадре никаких животных нет, только птичка чирикает. Если даже предположить, что обезьянами режиссер считает трех главных персонажей, то это получается как-то совсем не комильфо…

Дело в том, что в основу своего фильма турецкий режиссер положил не абы чего, а японскую притчу о трех обезьянах. (По другим данным, эта басня принадлежит авторству Конфуция.) Одна из них закрывает лапками свои глаза, другая – уши, а третья – рот. Своим жестом первая обезьянка говорит: «Я не вижу зло и глупость». Вторая говорит: «Я не слышу зло и глупость». Третья: «Я не разговариваю со злом и глупостью». Спасибо за предоставленную информацию пресс-релизу.

Э-э-э. М-м-м. Вот как? И как теперь жить с этим сакральным знанием? Попробуем отвлечься и некоторое время не думать о трех обезьянах.

#{movie}

Имеется простая турецкая семья. Отец работает шофером у крупного бизнесмена, пытающегося вырваться в большую политику, мать трудится, кажется, в больнице, а сын закончил школу, провалил экзамены в университет и нигде не работает, потому что ему все опостылело. Все как бы знакомо и понятно.

Однако в самом же начале происходит трагедия: бизнесмен накануне собственных выборов куда-то в эшелоны власти сбивает пешехода, номера его машины записывают свидетели, и он просит своего шофера взять вину на себя. За деньги, само собой. За то время (по турецким гуманным законам – всего год), которое наш отец семейства проводит в тюрьме, в его семье происходит много событий.

Сын требует, чтобы мать срочно забрала все деньги, причитающиеся отцу, иначе случится экзистенциальная катастрофа. На эту сумму он собирается купить автомобиль. Но в процессе просьбы денег мать понимает, что влюбилась в бизнесмена, и отдается ему, что, безусловно, ускоряет покупку машины.

Выйдя из тюрьмы, отец понимает – по взглядам, неуловимому дрожанию подбородка и рук, экивокам, недомолвкам – что-то произошло. Они пытаются жить, как раньше, игнорировать «зло и глупость» (как, вы все еще думаете о трех обезьянах?), но случилось страшное: дезинтеграция, казалось бы, здоровой ячейки общества, которая приводит к очередной трагедии. Да, машину тоже взяли не по дешевке. Понятно, что добром эта почти двухчасовая драма не кончится.

Никто не спорит с тем, что визуально фильм выполнен на высоком уровне – дли-и-и-инные медитативные планы, каждая травинка на своем месте, капельки воды, срываясь, веско падают с ощутимым восклицанием «Кап!», морской бриз раздувает тюль, подчеркивая трагизм ситуации. Да, кадры из фильма можно распечатывать и вешать на стенку – только не в детской, чтобы ребенок не впал в депрессию, и не в кухне, чтобы не портить аппетит.

Да, непрофессиональные актеры играют по-непрофессиональному ярко и выпукло. Но почему тогда эта история – при всем ее формальном совершенстве – не трогает ни единого рецептора? Где то самое волшебство, присущее великим auters, которое заставляет погружаться в картину, сопереживать ее героям, без которого сценарий выглядит очередной байкой газеты «Жизнь»?

Возможно, причина в самом Джейлане, ведь это он сказал: «Я считаю семью весьма трагическим явлением жизни, это одна из самых трагических вещей в жизни. Я много страдал от этого». Что же, пострадал сам – дай пострадать другим. Неплохое кредо для режиссера.

Кстати говоря, как замечательно, что и Тарковский, и Антониони в свое время были лишены возможности использовать в своих картинах мобильные телефоны с идиотскими рингтонами! В качестве символа отчуждения, разумеется.