Евдокия Шереметьева Евдокия Шереметьева Почему дети задерживаются в мире розовых пони

Мы сами, родители и законодатели, лишаем детей ответственности почти с рождения, огораживая их от мира. Ты дорасти до 18, а там уже сам сможешь отвечать. И выходит он в большую жизнь снежинкой, которой работать тяжело/неохота, а здесь токсичный начальник, а здесь суровая реальность.

20 комментариев
Борис Джерелиевский Борис Джерелиевский Единство ЕС ждет испытание угрозой поражения

Лидеры стран Европы начинают понимать, что вместо того, чтобы бороться за живучесть не только тонущего, но и разваливающегося на куски судна, разумнее занять место в шлюпках, пока они еще есть. Пока еще никто не крикнул «Спасайся кто может!», но кое-кто уже потянулся к шлюп-балкам.

5 комментариев
Игорь Горбунов Игорь Горбунов Украина стала полигоном для латиноамериканского криминала

Бесконтрольная накачка Украины оружием и людьми оборачивается появлением новых угроз для всего мира. Украинский кризис больше не локальный – он экспортирует нестабильность на другие континенты.

3 комментария
18 июня 2008, 10:53 • Культура

Китайское лето

Китайское лето
@ sxc.hu

Tекст: Дмитрий Воденников

Долгие июньские сумерки. Душно. Ни один лист за окном не колышется. Мы с моим секретарем Аристофаном делаем ремонт в моей кухне. (У Аристофана есть русское имя Дима и вполне нерусская фамилия Дерепа. Но никнейм в его блоге именно такой, и я привык. «Секретарь Аристофан» звучит почти так же юмористически, как «секретарь Плавт»: мне нравится. Так всем и представляю его, а люди втягиваются.)

Мы рассматриваем рыжую плитку в коробках, и на нас накатывает отчаяние. Липкое и неподвижное, как это лето за окном.

Подсматривать как-то неловко. Люди умерли, а тень от ходиков осталась

Висит синее марево. На кухне – щебень. На стенах, очищенных до последнего слоя, видны силуэты чьих-то ходиков и тень от картины в рамке (наверное, фотография). То есть теперь мы можем подсмотреть, как жили самые первые люди в этой квартире. Лет шестьдесят назад. Подсматривать как-то неловко. Люди умерли, а тень от ходиков осталась. Не выгорела первая краска.

И плитки в руках пощелкивают, как большие кузнечики.

– Дима, – говорю я, – а вы уверены, что клея под плитку надо 100 килограмм (как нам сказали)? Это что, у меня на одной стене будет висеть 100 килограмм клея? Вы как себе представляете?

– Никак! – честно отвечает Аристофан.

– Вот и я так думаю.

...Эта гипотетическая кирпичная стена, утяжеленная почти бетонными ста килограммами, совершенно невообразимыми, могильными, не дает мне покоя.

Про дубовые доски, которые Аристофан придумал, сюда же под полки, я уже не говорю. Из них можно соорудить небольшое надгробие.

Я прямо так и вижу, как стена под гнетом и тяжестью всех этих слоев выгибается и, расходясь крупными трещинами по швам, падает на одинокую кастрюлю и плиту, все погребая под собой. Кастрюля раньше кипела, а теперь не кипит.

Зато очень жжется.

И кожа пузырится под щебнем и обломками.

Но и это проходит.

Мы лежим под этой стеной с Аристофаном с черепками на голове, и скоро рядом с нами прорастает трава. Потом приходит олень из Сокольников. Какает на кирпичи и застывший клей.

Ходит по насыпи, щиплет сорняк, уходит.

Проходит тысяча лет.

– Дима, – говорю, я, – вы же все-таки китаист какой-никакой, переводчик... Давайте сделаем две вещи: положим на ту стену всего 35 килограмм клея (а то я за себя не ручаюсь) и придумаем, какой мне взять китайский стишок. У вас же есть китайский стишок? Только короткий?

– Есть, – радостно отвечает Аристофан и кладет изразцовую плитку обратно в коробку.

…Жил в эпоху падения Ханьской империи поэт, написавший «Стихи за семь шагов».

Звали его Цао Чжи. По приказу собственного брата, который уже убил остальных претендентов на престол, он должен был сочинить стихотворение и прочесть его за то время, пока делает семь шагов к правителю. Иначе его ждала смерть.

Варят бобы, –
Стебли горят под котлом.
Плачут бобы:
«Связаны все мы родством!
Корень один!
Можно ли мучить родню?
Не торопитесь
Нас предавать огню!»

(перевод Л.Е. Черкасского)

– Я не помню (да и не знаю, наверное, – поэтому не помню, что не знаю), – говорил Аристофан, сидя над плитками, – что за кара ожидала его в конце семи шагов, не преподнеси он эти стихи своему слушателю.

Но с тех пор выражение «варить бобы, жечь стебли» стало синонимом междоусобицы и братоубийства.

Но Цао Чжи (192–232 гг. н.э., это я вам как китаист и преподаватель китайского говорю) был сыном императора-поэта Цао Цао, и каждый его глагол – в китайском оригинале – кулинарный глагол: «варить», «поджаривать», «кипятить», «исторгать», «поджигать», «мять/протирать».

После этого случая поэт прожил еще недолго, но успел написать лучшее – о небожителях, – закончил Аристофан.

...Но я ему уже не поверил.