Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра, из которой доносились проклятия.

0 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

10 комментариев
Глеб Простаков Глеб Простаков Запад судорожно ищет деньги на продолжение войны

Если Россия войну на Украине не проиграет, то она ее выиграет. Значит, впоследствии расплачиваться по счетам перед Москвой может уже не Евросоюз с его солидарной ответственностью, а каждая страна в отдельности и по совокупности неверных решений.

10 комментариев
1 февраля 2008, 14:26 • Культура

Монтень эпохи супермаркета

Монтень эпохи супермаркета
@ издательство «Эксмо»

Tекст: Алексей Зимин

Два отрывка из новой книги Алексея Зимина, выходящей на днях, посвящены очень важным моментам в жизни современного человека: во-первых, как правильно выбирать и дарить подарки; во-вторых — какие слова нужно употреблять в светской речи, чтобы не опростоволоситься.

Жанр, который Зимин выбрал для своей книги «Монтень или Честертон эпохи супермаркета», как нельзя лучше говорит о том, что помимо утилитарной пользы, от этого текста можно получить массу эстетического удовольствия.

Язык, или Как правильно: «есть» или «кушать»

Те, кто говорит «есть», — соль земли и надежда мира. Говорящие «кушать» — скользкие твари и проклятье планеты

Дружеский ужин с малознакомыми людьми — серьезное испытание. Если не завести интересный разговор во время аперитива — шансов дожить до десерта будет мало. Я стоял с бокалом просекко в руке и думал: что бы такое сообщить серьезной даме, которая в двух шагах от меня сосредоточенно вылавливала оливку из бокала с мартини.

«Хм», — сказал я.

Она с любопытством обернулась в мою сторону.

«Наверное, скоро нас позовут есть», — сказал я и, для того, чтобы мои слова звучали убедительно, зачем-то поднял бокал, как это делают после произнесения тоста.

«Вы говорите «есть»? — вдруг парировала дама. — Это хорошо».

«Да, тут неплохо готовят. Я...»

«Готовят здесь ничуть не лучше, чем в других местах. Я о другом…» — и тут дама с оливкой рассказала мне, что люди делятся на две лингвистические расы. В одной расе говорят «кушать», в другой — «есть». И им не сойтись никогда.

Потому что те, кто говорит «есть», — соль земли и надежда мира. Говорящие «кушать» — скользкие твари и проклятье планеты.

Не то что бы я был удивлен этим категорическим противопоставлением.

Меня удивил его пафос.

Пустое, хрусткое слово «кушать» дама произносила с содроганием почти болезненным. То, что для меня было пустым звуком, для нее — сама боль и ушиб. Слово, которое совершенно официально существует в русском словаре, для нее звучало как плебейское насилие над языком, решительно невозможное в речи человека, как она выражалась, «нашего круга».

Лингвистический пуризм — явление распространенное. Касты, социальные страты, воровские шайки всегда вырабатывают свое собственное арго, особый язык, позволяющий моментально отсекать «чужих».

Как вы сказали — «зво'ните» или «звони'те»?

Ударение на первый слог может закрыть для человека многие двери. Одна моя знакомая была готова терпеть практически любые закидоны своих домработниц. За исключением воровства и глагола «звони'те». И за воровство, и за глагол было одно и то же возмездие: увольнение.

Казалось бы, деньги, успех дают человеку возможность пренебрегать такой условной вещью, как язык.

Кому какая разница: куда и как ты ударяешь глаголы. Не все ли равно: ешь ты или кушаешь, если на твоем банковском счету, допустим, двести миллионов единиц условности.

Однако деньги бывают разные: новые и старые. И если старые деньги открывают перед тобой любые двери, то новые, как это обычно бывает в странах с устойчивой социальной системой, открывают все двери, кроме тех, за которыми сидят люди со старыми деньгами.

Описание мучительного фейсконтроля, который одна часть богатого общества устраивает другой, можно найти в любом романе Ивлина Во*.

Англия — самый яркий образчик деления людей по типу слов и привычек. Но в той или иной степени железный занавес в отношениях между людьми существует и в любой другой стране.

Это система самозащиты. Стратифицированное общество стремится отгородиться друг от друга непреодолимыми стенами не только из бетона, но и из слов.

Скажем, в советском обществе гуманитарная интеллигенция отгораживалась от плебса одновременно латинскими крылатыми выражениями и заборным русским матом.

Мат, казалось бы, есть признак речи низкого сословия: грузчиков, извозчиков и так далее.

Однако парадокс советской антропологии состоял в том, что извозчики и грузчики считали эти слова запрещенными, табуированными. Они знали, что так нельзя. Нельзя ругаться при детях, женщинах — это плохо.

В то же время гуманитарии, наоборот, бравировали обсценной лексикой. Есть знаменитый анекдот про Ахматову. Однажды Лидия Чуковская попеняла, кажется, Ольге Берггольц, что та матерится дома у Ахматовой, как извозчик. На что Ахматова ухмыльнулась и сказала: «Ну что вы кипятитесь, Лидочка. Мы же с вами филологи».

Толерантность, либерализм языка вообще вещь парадоксальная. Скажем, в языке английского среднего класса допускается выражение fuck — «е***ься», но табуировано слово cunt — «пи**а».

С этим трагическим несоответствием связана чудесная история, описанная в английской прессе. Немолодой уже профессор философии обсуждал в общественном транспорте теорию Иммануила Канта о природе совести, за что и получил по морде от блюстителя нравственности из спального района.

Разучить отдельные запрещенные слова было бы несложно. Проблема в том, что социальная антропология одними словами не исчерпывается. Существуют еще табу на понятия, на темы для разговора, на цвет галстука и так далее, и тому подобное.

Скажем, во Франции не принято на домашних обедах обсуждать еду, подаваемую за столом. Говорить о ней — дурной тон, потому что домашняя еда должна быть по определению великолепной. Это даже не обсуждается.

С другой стороны, за ужином в ресторане почесать языки на предмет перепелиных язычков и зобной железы теленка нужно непременно. Потому что после тридцати лет все остальные темы, кроме еды и погоды, слишком болезненны.

Алексей Зимин со спутницей
Алексей Зимин со спутницей

Внутри страт существуют и совсем уж надуманные запреты. Скажем, я знаю людей, которые бесятся, когда за столом начинается обсуждение мобильных телефонов. Вроде бы это нормально, разговор — это коммуникация. И почему инструмент коммуникации — телефон — не может быть поводом для беседы? В конце концов, люди ведь не могут стать ближе другу к другу, чем это им позволяют слова.

Однако телефоны многими воспринимаются как слишком «низкий», утробный предмет для разговора, обсуждать их — все равно что говорить о трусах или прокладках. Ведь телефон при всей чудесности его способностей — всего лишь функция, неодушевленная вещь.

Высшее общество в современной России в большинстве своем составляют люди «новых денег». Их арго и табуированность тех или иных тем только начинает формироваться. Но совершенно определенно, если не случится глобальных катаклизмов — высшая страта уже скоро отгородится от остального народа броней из тысяч понятий и миллионов слов.

Медленно, но верно этот процесс идет, часто незаметно для его участников. И скоро не только для того, чтобы чувствовать себя равным этой касте, но и для того, чтобы просто понимать ее язык и быть самому правильно понятым, людям с новыми деньгами придется проходить серьезную лингвистическую подготовку. Чтобы не ляпнуть не подумав что-то, что послужит им потом черной меткой.

Я спросил у своей собеседницы, ненавидящей тех, кто говорит «кушать», что еще отличает людей «нашего круга» от людей «вообще».

Дама улыбнулась: «Люди нашего круга говорят: «жена». Прочие — «супруга». Я, когда слышу из чьих-то уст выражение «моя супруга», сразу отстраняюсь. С такими людьми лучше дела не иметь. Они, как правило, двуличны».

Я с ужасом подумал: а как я называю свою жену?

И вздохнул с облегчением.

Подарки, или Как материализовать дружеские чувства

Есть счастливые люди, в которых светскость не убила простодушие. Я знаю одну такую девицу.

Девице под тридцать. И она всегда страшно занята чудом человеческого общения. Каждую неделю она кого-то крестит, пьет за чье-то здравие или за упокой. Но это не самое сложное в ее биографии. Практически каждую неделю, а часто два или три раза, она должна делать подарки. Она — великий мастер этого дела, ее фантазия, кажется, безгранична. Все магазины антикварных и просто странных вещей у нее на коротком поводке: тявкают и виляют хвостами. Она контролирует обновление витрин в бутике ЛФЗ** .

В ЦУМе, если что, у нее всегда отложено что-то из кожгалантереи и бижутерии. И, разумеется, в кондитерской «Метрополя» и ресторана «Пушкинъ» для нее в любое время суток готовы состряпать пудовый бисквитный торт. И, тем не менее, она глубоко несчастна в этом своем всеведении. Я уже привык к ее отчаянному телефонному стону: «Завтра день рождения, я обязана быть. Но я не могу там быть, у меня нет подарка. Зимин, ну скажи, что еще можно подарить человеку, у которого есть все?»

В последний раз я посоветовал ей подарить одному финансовому откупщику любовь и участие. Надеюсь, она не последовала моему совету. Но ее повторяющееся раз за разом отчаянное положение заставило меня повнимательнее присмотреться к этой, в общем-то, безмятежной сфере человеческой жизни. И оказалось, что эта сфера полна боли и трагизма. Абсолютное, повторяю, абсолютное большинство моих знакомых с некоторых пор на приглашения реагируют крайне нервно: «Черт возьми, опять надо как-то изворачиваться и что-то дарить». И дорога на праздник для многих превращается в крестный путь, полный невзгод и разочарований.

Путь, где жадность борется с дружеским чувством, а вкус входит в противоречие со здравым смыслом. Еще десять лет назад такой проблемы в кругу моих знакомых не существовало. Книга и водка были лучшим подарком. И, отправляясь на именины, достаточно было забежать в «Елисеевский» или магазин «Книги», чтобы захватить с собой бутылку «Старки» или томик какого-нибудь философа-француза, не оставляющего камня на камне от общества потребления. Но никакую бутылку нельзя выпить дважды, а остроумный француз, увы, не выпускает больше своих полемических нетленок, да и не хватит для него места на книжной полке.

Развитие отношений провоцирует развитие нюансов в отношениях. Водка и книга были универсальным подарком. Но время универсализма уходит вместе с умением спать в пальто на полу в гостиной и отправляться в ночь на поиски пива, не имея в кармане даже копеечных сумм. Буржуазность — это счастье, но и наказание тоже. Обрастая бытом, обрастая своим собственным дружеским кругом, становишься рабом чужих привычек, начинаешь обращать внимание на детали, выстраивать запутанную иерархию отношений. Все это отражается и на сфере подарков.

Возникает вопрос: сколько должен стоить подарок, например, на «дежурный» день рождения? Не на круглую дату, не на юбилей. Просто рядовое отмечание того, что родился человек? И тут начинает выстраиваться сложная система ценностей. Прежде всего, сумма зависит от того, насколько вы близки с именинником. При этом у близости есть две стороны.

Близкие отношения типа «вместе в ванночке купались» дают возможность подарить человеку нечто очень недорогое, но очень важное («я знаю, что этому человеку нужно»). Но с другой стороны, часто друзья ждут друг от друга не понимания внутреннего мира, а вполне материальных доказательств любви. А это значит, что придется раскошелиться вдвое, а то и втрое против обычного. Но что такое это «обычное»?

В одном модном журнале года четыре назад я видел занятную таблицу материальных трат. Все сферы жизни там были распределены в процентах к заработной плате. Исходя из нее на машину, например, не рекомендовалось тратить больше трехмесячного дохода. А объективной суммой на подарок называлась заработная плата за один день. Не минимальная заработная плата, а ваша. В рамках этой логики человек с доходом, например, в пятьдесят тысяч долларов в месяц может объективно позволить себе ездить на Audi S8 . А в качестве подарка тот, кто зарабатывает раз в пять больше, должен приносить что-то не дешевле часов IWC .

На бумаге все это выглядит довольно логично, и так оно часто и бывает в жизни. Но фокус в том, что эта формула адекватно работает только в узком кругу людей, чьи доходы примерно равны. Стоит выйти за рамки круга, вверх или вниз, и обнаружится, что в одном месте часы IWC будут смотреться нелепо, как бриллиантовый зуб в гнилом рту, а в другом — наоборот. Чем являться с такими часами на юбилей к надзирателю какой-нибудь газовой трубы, лучше принести просто букет полевых гвоздик. Это, по крайней мере, сочтут за хохму, а не издевательство.

Недавно на одном дне рождения я был свидетелем оживленной дискуссии. Тема была интригующей: можно ли передаривать подарки. Были те, кто считал, что это кощунственно, что раз тебе подарили трехметрового бронзового медведя, то ты обязан нести его по жизни, как крест. Что праздники — это не только шутки, но и обязательства. И вообще, что это за подход: на тебе, боже, что нам негоже. Нет, главный закон хорошего подарка — с ним должно быть трудно расстаться. Только тогда он действительно ценен.

Оппоненты, придерживающиеся этой точки зрения, напротив, высказывались в том духе, что всякая вещь должна найти своего подлинного хозяина. Что угадать трудно. И что нужно человеку в один период жизни, в другой ему становится не нужно. И нет ничего зазорного в передаривании бронзового медведя, если от одного его вида уже сводит скулы. И не исключено, что новому его хозяину повезет больше: стерпится — слюбится.

И были случаи, когда мраморная коробка для игры в маджонг прошла через восемь рук и нашла, наконец, того единственного человека, который сдувал с нее пыль и полировал шелковой тряпочкой. Потом дискуссия, как почти любая дискуссия в этом мире, незаметно свернула к теме денег. Допустимо ли дарить вместо подарков, демонстрирующих какую-то игру ума и личное отношение, безликие купюры. Одна партия, как водится, отстаивала творческое усилие, говоря, что слишком просто дать денег. Это все равно, что откупиться от гаишника. А друзья заслуживают более трепетного отношения.

Другие, напротив, ссылались на ценный зарубежный опыт, где в порядке вещей приходить на день рождения, Новый год и т. д. с хрустящими купюрами. Потому что неизвестно ведь, в чем именно больше всего сейчас нуждается именинник. И зачем ему мраморная коробка для игры в маджонг, когда у него, может быть, есть другая важная цель, на осуществление которой не хватает даже не то что бы денег, а щедрости по отношению к себе. И всегда ведь легче потратить на прихоть случайные, незаработанные деньги. И дружеские купюры — как раз для этого.

И вообще, в мире, который за неимением другого цензурного термина, называют цивилизованным, принято поступать следующим образом. Человек приходит в специальный магазин и оставляет там список вещей, которые ему нужны. Потом он рассылает друзьям адрес этого магазина. И друзья инкогнито являются туда и выкупают то, что сочтут возможным, учитывая размеры своего кошелька и степень дружеской привязанности к имениннику.

«Это нормально, даже более чем нормально, — рассуждал человек в сиреневом свитере и повернулся ко мне, ища во мне союзника. — Вы согласны, господин Зимин? Или вы считаете, что нужно дарить не деньги, а что-то другое? — Я считаю, что нужно дарить любовь и участие», — зачем-то сказал я. И тут грянул дружный хохот, и господин в сиреневом свитере, едва не захлебнувшись дайкири, потом одобрительно хлопал меня по плечу еще минут десять, как человек, чрезвычайно довольный чужой шуткой.

* Во, Ивлин — английский писатель. Знаменит сатирическими романами из жизни высшего лондонского общества и драматической сагой «Возвращение в Брайдсхед».

** ЛФЗ — Ленинградский (бывший Императорский) фарфоровый завод. Производитель самой элегантной и качественной посуды в России.

..............