Живое молчание Бергмана

«Папа поговорил со мной!» – этим восторженным восклицанием подростка заканчивается фильм Бергмана «Сквозь тусклое стекло». А ведь всего несколько часов назад в жизни этого парня так много произошло: он (может быть) переспал со своей сестрой, ей явился Бог в образе паука и ее увезли с острова на вертолете в психиатрическую больницу. Но всё это не имеет значения по сравнению с самим фактом общения с отцом. Вернее, это общение и произошло благодаря предыдущим событиям.

Возможность разговора

Герои рассуждают о поисках Бога и богооставленности просто и обыденно, как будто говорят о погоде или ценах на рынке

Общение с Бергманом, с его фильмами – феномен такого же рода. Бергман принадлежит к поколению киноотцов для нас, 30- и 40-летних, да и для всей киножизни. Гриффит, Эйзенштейн, Ланг, Мурнау, Вине – конечно, не отцы, а седобородые деды, которых мы не так хорошо помним, оставившие сундуки с сокровищами киноприемов, щедро и бескорыстно одарившие будущие поколения.

Бергман – наверное, больше «отец», чем Антониони, Феллини, Висконти. Близкий и в то же время отстраненный, погруженный в свой мир, который приоткрывает нам. В этом мире бывает очень холодно и неуютно, как в настоящем взрослом мире, когда дети поймут, что там, у взрослых, есть не только право ложиться после полуночи.

Но папа поговорил с нами. Мы, может быть, настраивались на совсем другой разговор, доверительный, но простой, а нам говорят не то, что мы хотели бы услышать. Ребята, которые оправдывают ожидания разговора или просто хорошие рассказчики, живут по соседству, в деревне под названием Голливуд. Бергман же знает что-то такое, что очень нам когда-нибудь пригодится, и, пусть даже мы не всё поняли, этот разговор останется с нами навсегда.

Чтобы этот разговор состоялся, с нами должно что-то произойти, как с тем парнем из его фильма. Пусть даже не такое фатальное, но что-то выбивающее из привычной жизни. Если этого с нами еще не произошло, разговор всё равно состоится, но будет преждевременным, и нам придется возвращаться к нему снова. Благо кино стало предельно демократичным, и нам не надо «ловить» фильмы в кинотеатрах, а достаточно купить кассету или диск.

На эту тему
• Земляничные поляны навсегда
• Антониони: за облаками

Смерть автора – явление еще и текстологическое, именно она придает законченность корпусу текстов и оформляет его в одно целое. Бергман пытался сделать это еще при жизни, завершив свои кинотруды фильмом «Фанни и Александр», своего рода opus magnum режиссера. Однако возвращался на съемочную площадку, делая куда более камерные телевизионные ленты – послесловия к ранним работам («Сарабанда», в которой ему снова захотелось встретиться с героями «Сцен супружеской жизни») или переосмысление намеченных в прежних фильмах сюжетных линий.

Мы видим сейчас, как оформился корпус его фильмов. Как сквозь ранние, во многом проходные ленты он шел к своему стилю, как пытался отступать от него, пробуя себя в другой манере (или в другом, непривычно солидном бюджете, как, например, в «Змеином яйце»), и как эти неудачи или полуудачи упорно возвращали его к своей дороге.

Возможность молчания

Одна из главных тем фильмов Бергмана – молчание Бога

У этой дороги есть свои приметы. Бергман любил неявные сквозные мотивы, присутствующие в разных его лентах. Помимо традиционной актерской команды – Биби Андерсон, Лив Ульман, Эрланд Джозефсон, Ингрид Тулин, Макс фон Зюдов (где они еще так играли, как у Бергмана?), верного и гениального оператора Свена Нюквиста, Бергман нанизывал разные фильмы, как бусины, на одну ленту, давая отрицательному герою одну и ту же фамилию («Лицо», «Змеиное яйцо», «Фанни и Александр»). Или соотнося следующие фильмы с предыдущими более изощренно: в «Лице» (1958) главный герой, актер Фоглер, притворялся немым, актриса с таким же именем в «Персоне» (1966) выбирает молчание как жизненный принцип. А фильм, снятый в промежутке между этими двумя, так и назывался: «Молчание» (1963). Мальчик из него, кстати, не только «перебежал» в «Персону», но и прихватил с собой ту же книжку – почему-то Лермонтова. Добавим, что есть еще одни актер Фоглер – в фильме «После репетиции».

Какими бы ни были сквозные мотивы в фильмах Бергмана (почти во всех, где есть эта тема) – несчастливые отношения родителей и детей («Корабль плывет в Индию», «Земляничная поляна», «Сквозь тусклое стекло», «Молчание», «Персона», «Осенняя соната», «Фанни и Александр», «Сарабанда»), странствующие актеры («Вечер шутов». «Лицо». Седьмая печать»), женские дуэты («Молчание», «Персона», «Осенняя соната») и квартеты («Шепоты и крики»), – они всегда органичны и не столь явны. Бергман как бы не может не повторять сказанного (или не напоминать о нем), но делает это исподволь, вскользь, позволяя нам самим вспоминать и сравнивать, соединяя разные фильмы в своего рода единство.

Одна из главных тем фильмов Бергмана – молчание Бога – решена на удивление буднично. Чего-чего, а пафоса и романтики у Бергмана не встречается… Герои рассуждают о поисках Бога, о богооставленности и экзистенциальном холоде просто и обыденно, как будто говорят о погоде или ценах на рынке. Конечно, всё это уже стало общим местом, растаскано по другим фильмам, многажды процитировано.

«Да-да, молчание Бога, Бергман, мы это уже проходили», – говорит одна из героинь Вуди Аллена. Игра со Смертью в шахматы, данс макабр из «Седьмой печати», утешение мертвой в «Шепотах и криках» или слияние лиц героинь в «Персоне» – предельно узнаваемые и растиражированные образы. Другое дело – каковы эти образы и почему всем так запомнились именно они. Ведь они не прекрасны, не оптимистичны, скорее, в них есть вызов и опасность. Но именно они – визитка Бергмана, к которой зрители и критики сами подобрали изображение.

И кстати, что мы хотели бы услышать в этом молчании? И услышим ли мы именно то, что хотели? А если Бог тоже явится нам в виде паука? И так ли невыносимо для нас это молчание? Ведь именно оно позволяет нам говорить, говорить без умолку, как сестра Альма при молчаливой пациентке в «Персоне».

…Я прочитал на одном сайте около полутораста зрительских отзывов на «Седьмую печать» и несколько десятков статей об этом фильме. Многие считают и визуальный ряд, и проблематику ленты старомодными или устаревшими.

Даже если для кого-то это и так – почему бы и нет?

Если вопрошания рыцаря в молчаливое внутреннее небо остаются без ответа, если дверь не отпирается, то – опять же, для кого-то – это может означать возможность поискать другую дверь, или найти другой ключ, или воспользоваться отмычкой.