Молчание, в котором раздаются звуки

Гвозди и ластики

Революционность Кейджа, как и многих новаторов, связана с ощущением исчерпанности традиционных приемов. Это ощущается многими, но свою дорогу находят единицы. Прежде чем разочароваться в ограничениях, традиционно предусмотренных западной тональной системой, Кейдж прилежно брал уроки музыки и композиции, заодно изучал архитектуру в Европе и в Америке.

Арсенал пианиста: положенные в рояль гвозди и гайки, или, наоборот, фетровая материя, или ластики

Одним из его учителей был знаменитый композитор Арнольд Шенберг. Между ними однажды состоялся характерный диалог: «Для того чтобы писать музыку, необходимо чувствовать гармонию», – говорил Шенберг ученику. Кейдж сказал, что не чувствует гармонии. «Тогда, – предупредил Шенберг, – вы всегда будете сталкиваться с препятствиями в своем творчестве, как если бы перед вами была стена, которую нельзя обойти». Кейдж ответил: «В таком случае я посвящу свою жизнь тому, что буду биться головой об эту стену».

«Кейдж – не композитор, – вспоминал впоследствии Шенберг, – скорее, изобретатель. Но гениальный». Это характерное признание модерниста, который не может принять авангард. Кейдж не хотел реформировать музыку, обновлять ее, как модернисты, даже за счет революционных звучаний. Кейджа интересовал подход к самой сути искусства, его метауровень.

До войны Кейдж преподавал и читал лекции по экспериментальной музыке в институте дизайна. В 1942 году он переезжает в Нью-Йорк, где тесно сотрудничает с известными арт-деятелями Питом Мондрианом, Марселем Дюшаном и Андре Бретоном.

Взаимовлияние этих мастеров очевидно. Не менее значительным было и знакомство с восточными философиями и практиками. Кейдж проникается идеями Книги перемен, личностью Рамакришны и дзен-буддизмом, который в то время успешно пропагандирует на Западе Судзуки.

В немалой степени повлияли на Кейджа и труды немецкого мистика Мейстера Экхарта, который много писал о божественном молчании (не путать с «молчанием Бога» в фильмах Бергмана, там речь идет о богооставленности). Под этим понималась необходимость дословесного опыта приближения к божеству, напряженное и ответственное вслушивание в молчание, в котором может возникнуть Слово. В случае Кейджа – Звук.

Кейдж подверг переосмыслению саму природу музыкального звука. В его мире таковым являются звуки, которые издают предметы повседневного окружения, или «обработанные» звуки, или звуки, извлекаемые путем необычного их возникновения, – погруженный в воду гонг, например. Обновил Кейдж и арсенал пианиста, включив в него положенные в рояль гвозди и гайки, или, наоборот, фетровую материю, или ластики. Это новшество назвалось «подготовленным» фортепиано и стало настолько популярным, что в музыкальных магазинах теперь продают специальные наборы для извлечения необычных звуков из обычного инструмента.

273 секунды = абсолютный нуль?

Вторая особенность музыкальной вселенной Кейджа – алеаторика, использование случайных элементов. Во многом это идет от гадательных практик по Книге перемен, когда произвольно выпавший набор черточек истолковывается определенным образом. Присутствие случайных элементов в музыке было и до Кейджа, но именно он сделал его регулярным, возведя на уровень принципа композиции.

На эту тему
• Берлинский гуру
• Джазовый эстет Кёрт Эллинг
• Магия Antony & The Johnsons
• Ревякин: «Музыка – передовая битвы цивилизаций!»
• Дмитрий Лисс: «Никто не заставит меня играть симфонии Бородина…»

Непосвященному слушателю все это, несомненно, казалось клоунадой и профанацией. Как и квадрат Малевича или писсуар Дюшана. Элемент эпатажа, разумеется, присутствовал и у Кейджа, но он не был самоценным, как у многих авангардистов. Кейдж говорил, что его цель – дать опыт, который позволит прикоснуться к той жизни, в которой мы живем, что его творчество – бесцельная игра, направленная на достижение «чистого» состояния. В этом состоянии нет разобщенности слуха и разума, в нем шум становится звуком, потому что его можно воспринимать непосредственно, без привычной культурной конвенции, связанной с «музыкальными» звуками.

Самое известное его произведение – «4`33``» (4 минуты и 33 секунды, время «звучания») имеет отношение не только к музыке, но и к основам искусства. Это пьеса без звуков. Критики усматривали в «4`33``» воплощение абсолютного ничто, смерти искусства, соотнося длительность произведения – 273 секунды – с температурой абсолютного нуля по Цельсию.

Но существует и другая трактовка. Это полное отсутствие звука, но это не тишина. Исполнять его следует в абсолютно звуконепроницаемом помещении, но на любом концерте обязательно будут присутствовать звуки, так или иначе исходящие из зала, звуки среды, в которой находится это необычное произведение.

Кейдж рассказывал, что его натолкнуло на сочинение «4`33``» посещение звукоизолированной комнаты в колледже Блэк-Маунтин. Звуки все равно были, говорил он, я слышал высокий звук – как мне объяснили, это было связано с деятельностью моей нервной системы и низкий звук – циркуляцию крови. Я понял, говорил музыкант, что абсолютное молчание невозможно.

Второй источник «4`33``» – выставка «белых» рисунков Раушенберга. Но эти листы ведь тоже не были абсолютно пустыми и белыми – они изменяли насыщенность в зависимости от освещения и на них отражались тени проходящих людей.

Творчество Кейджа очень прихотливо и разнообразно, это и танцевальная музыка, не связанная с хореографией, и своеобразные хеппенинги, сочетающие зрелище и музыку со спонтанными движениями участников,

и последовательное использование алеаторики. Самое известное произведение подобного рода – «Воображаемый ландшафт № 4» для 12 радиоприемников, которые настраиваются на волну произвольно, столь же случайным является длительность звучания и громкость.

Литературное творчество Кейджа столь же причудливо, его лекции имеют рефрены, звучащие как формулы на сеансах психотерапии. Даже запись музыкальных произведений особенная – ее издают в качестве литографий.

Кейдж – это всегда равнодушие к образцам и устремление к новому. Даже в Эрмитаже он остался безразличен к полотнам, казалось бы, близких ему живописцев начала XX века, но остался в восторге от пустых рам и ящиков с огнетушителями, похвалив хорошее собрание произведений Марселя Дюшана.