Глеб Кузнецов Глеб Кузнецов Поучительная история 1 мая

На 1 мая 1886 года была назначена всеобщая забастовка, которую предлагалось не прекращать, пока правительство не примет восьмичасовой рабочий день. Ответ был прост – рабочих начали бить.

4 комментария
Борис Акимов Борис Акимов Как лечить расстройство трудовой идентичности

Ожидается, что Россия в ближайшие годы будет испытывать дефицит кадров. Однако его не получится покрыть механически за счет трудовой миграции и ввоза низкоквалифицированной рабочей силы.

17 комментариев
Владимир Можегов Владимир Можегов Как джаз взломал культурный код белой Америки

Когда говорят, что джаз – музыка народная, это не совсем правда, или даже – совсем не правда. Никаких подлинных африканских корней у этой музыки нет. Но как же такая музыка смогла не только выжить, но и завоевать мир? А вот это очень интересная история.

11 комментариев
12 декабря 2007, 17:27 • Культура

Максим Кононенко: «Мои критики будут правы...»

Максим Кононенко: «Мои критики будут правы...»
@ Гульнара Хаматова/ВЗГЛЯД

Tекст: Дмитрий Бавильский

Журналист и литератор Максим Кононенко (Паркер), автор книги «Владимир Владимирович™», опубликовал в издательстве «АСТ» книгу «День отличника». Сам Максим считает ее «утопией» (о чем сказано в самом начале новинки), хотя это, конечно, типичный памфлет. И это сближает «День отличника», написанный с явной отсылкой к повести Владимира Сорокина «День опричника» (перекличку названий продолжает эпиграф из «Дня опричника»), с последними текстами Виктора Пелевина.

Как и во «Владимире Владимировиче™», в «Дне отличника» Кононенко продолжает фиксировать «эстетические различия», случившиеся у него с основными общественно-политическими трендами нашего времени. В новой книге Паркер смеется не над либеральными идеями, но над тем, как и в каком виде они воплощаются жизнь на современном этапе.

Мне кажется смешной сама мысль, что нынешняя власть может устроить тоталитаризм

– Ты не боишься проблем с авторскими правами – например, обложка «Дня отличника» сделана по шаблону сорокинского »Дня опричника», которого издал «Захаров», и права, соответственно, за ним?
– Если Захаров будет судиться – мне только лишняя реклама. А вообще обложку эту придумали в издательстве, хотя я их идею и поддержал. Вообще у меня мечта – чтобы хоть кто-нибудь стал со мной судиться из-за этой книжки.

– А кого биз прототипов основных персонажей ты бы предпочел видеть в твоих гонителях?
– Разумеется, Березовского! Это ж какая реклама будет! А вообще, я буду рад любой реакции с их стороны – хотя уверен заранее, что ее не последует. По тысяче причин, из которых главная – они неглупые люди и понимают, что мне от любой их реакции будет только лучше. А никто из них не хочет, чтобы мне было лучше. Не любят они меня. Искренне.

– А за что тебя можно не любить? Ты же милый.
– Разумеется, за то, что я думаю не так, как они. Да и не очень-то я милый в их адрес. Все они получили от меня немало грубостей и даже оскорблений. Мне за это, признаться, бывает и стыдно – но я успокаиваю себя тем, что эти мои грубости и оскорбления всегда были ответом на их грубость и хамство.

– Для тебя было важно – высказаться о самой идее либерализма или же о конкретных людях, которые эту идею воплощают в общественном сознании (или же думают, что воплощают)?
– Да при чем тут идея либерализма? Я сам разделяю идею либерализма. Мне хотелось написать веселую книжку, пародию на Сорокина. Никто никогда не писал пародий на Сорокина! А то, что там все эти герои – ну так просто их гораздо легче себе представить в кожанках и с маузерами, чем нынешних андроидов. Мне кажется смешной сама мысль, что нынешняя власть может устроить тоталитаризм – она даже демонстрацию не может разогнать так, как это делается на Западе: с резиновыми пулями и водометами.

А вот демшиза, дай ей волю, всех гусеницами передавит – мы это в 93-м году видели собственными глазами. Так что я не высказывался ни об идее либерализма, ни обо всех этих людях (мало ли какие люди бывают). Мне просто хотелось сделать фан – представить себе общество правозащитников без страха и упрека. Правозащитников с горячим сердцем и холодными руками. А еще мне очень хотелось написать утопию, в которой нет ни одного несчастного человека – все счастливы. Даже те, кто считает себя несчастливым: на самом деле, они счастливы.

– Значит, ты ставил перед собой литературные задачи. А ты настаиваешь на жанре «антиутопии», потому что мне показалось, у тебя вышел классический памфлет.
– Не антиутопии! А именно что утопии! Антиутопии у нас пишет каждый второй. А утопий не пишет никто. Я, честно говоря, не знаю, что такое памфлет – видимо, я сбежал из Литинститута раньше, чем там проходили этот жанр. Но я хотел написать: 1) смешную книжку, 2) утопию, 3) пародию на Сорокина. Разумеется, никаких политических задач я перед собой не ставил – как никогда их не ставил в том же «ВВTM)». Для высказывания политических мыслей у меня есть ЖЖ. Разумеется, чем дольше человек, скажем так, рядом со мной – тем понятнее ему будет роман, в котором через предложение – цитата, а через страницу – большая цитата. Но я тешу себя мыслью, что даже те, кто вообще не знает ни одного упомянутого в книге имени, все равно получат от чтения удовольствие.

– Удовольствие получается, но ты не боишься, что уже совсем через короткое время твоей книжке нужен будет подробнейший комментарий – как это произошло не только с «Евгением Онегиным» и «Москвой – Петушками», но и твоей предыдущей книжкой?
– С одной стороны, это так. С другой стороны, мы сейчас можем без комментариев читать и «Москва-2042» и даже «Двенадцать стульев». Да что там, мы даже Гоголя можем читать без комментариев. Поэтому детали, конечно, сотрутся, а суть (если она есть) – останется. Ну а если мне не удалось создать суть – то и ее не останется. Не беда – напишем еще.

– Суть в том, что подобная злободневность – признак все-таки памфлета. И в этом смысле «Дню отличника» ближе не Сорокин, но Пелевин…
– Ну, быть может. Так и не десять лет писал эту книжку, а полгода.

– Мне показалось, что финал с камланиями вокруг Соловецкого камня и нефтью, идущей горлом – вполне пелевинский…
– Для меня он гораздо более Ерофеевский. Пелевин для меня важен скорее отношением к ускользающему времени. А вот изобразительно – Ерофеев, Гоголь и Ильф и Петров…

– О Гоголе я тоже думал. Интересно, что подумают и кого вспомнят другие твои читатели. Какой ты видишь аудиторию, на которую книга рассчитана?
– Эта аудитория тем более конкретна, чем она ближе к контексту моего существования – то есть к ЖЖ и к околополитической тусовке. Чем дальше – тем аудитория более размыта, но, тем не менее, мне кажется, что в книжке есть что почитать даже совсем далеким от меня людям.

– А что ты скажешь критикам, которые обязательно обвинят тебя в оголтелом постмодернизме, тем более что сейчас принято говорить о том, что постмодерн сдох?
– Так ведь истинный постмодерн – в том, чтобы написать постмодерн именно тогда, когда постмодерн сдох. Так что критики будут правы…

..............