Голый Тютчев

Накануне годовщины
4 Августа 1864 года

Вот бреду я вдоль большой дороги
В тихом свете гаснущего дня,
Тяжело мне, замирают ноги...
Друг мой милый, видишь ли меня?

Все темней, темнее над землею -
Улетел последний отблеск дня...
Вот тот мир, где жили мы с тобою,
Ангел мой, ты видишь ли меня?

Завтра день молитвы и печали,
Завтра память рокового дня...
Ангел мой, где б души ни витали,
Ангел мой, ты видишь ли меня?
(Федор Тютчев)

Рано или поздно ты должен нащупать в сапоге – нож…

Есть такие стихотворения, которые хочется назвать голыми. Поэт Елена Шварц их называла «неодетыми». Таких стихотворений у настоящих поэтов в общей сложности немного. Скорее всего, вообще по одному.

Это хрестоматийное «Выхожу один я на дорогу» – у Лермонтова, не менее школьное «Я вас любил» у Пушкина или мало кому известное
В мыслях об ином, инаком,
И ненайденном, как клад,
Шаг за шагом, мак за маком –
Обезглавила весь сад
– у Цветаевой...

Когда я говорю об их «голости», я имею в виду на самом деле очень простую вещь: в какой-то момент тебе не нужно ни метафор, ни особого лирического захлеба, ни пятого угла в стихотворении – тебе просто надо взять и записать достаточно простую и, как правило, невыносимую мысль. (Именно мысль – хотя не мысль двигатель стихотворения.) Вот ты ее берешь и записываешь.

И всё бы замечательно, но как раз тут и начинается самое главное.

Дело в том, что именно эти главные стихотворения (а они всегда главные, основные) при всей их неподъемной прелести и силе – сами по себе абсолютные тупики. В них нельзя жить. В них можно только упереться лбом в крышку или стенку (как кому удобней) и замереть.

В фильме «Убить Билла 2» есть такой хорошо всем известный эпизод, когда героиня Умы Турман остается в кромешной тьме, в деревянном ящике, засыпанном сверху хорошо разрыхленной (а потом хорошо утоптанной) землей. Ну так чем не тупик?..

И можно только порадоваться, что у киношной героини в ее ковбойском сапоге есть припрятанный и никем при жизни не найденный складной нож. В противном случае мы бы тоже имели дело в конце с голым стихотворением.

На эту тему
• Одиночество Сильвии Плат
• Время апгрейда
• Время любить Цветаеву
• Дмитрий Пригов. Последние вопросы
• Евгений Евтушенко: «Поэт существо исповедальное»

...Когда-то в одном личном и яростном любовном письме, приведя в пример это тютчевское стихотворение, я написал: «Мне очень понятна тоска Тютчева, когда он идет вдоль большой дороги. Потому что он взывает к костям и праху. Или к ангелу, что, в сущности, не важно. Он хочет не потереться причинным местом через фланельку брюк об этот призрак, если бы тот явился на мгновение. Он просто хочет его обнять. Но не может. А я мог...»

Как мог в свое время во сне, изнемогая от постоянной мужской вины и муки (а от мужчины с определенного возраста остается позади такое небольшое живое кладбище, тут уж ничего не поделаешь), склониться над приснившейся мне женщиной, с которой мы вынуждены были расстаться, и сказать ей (там, во сне): «Ну вот. А я думал, что уже никогда». И когда я проснулся (как понятно, в слезах и с привкусом железа во рту), я, естественно, твердо знал, что это только сон и что, конечно, ничего подобного в реальной жизни не сбудется.

Но оно сбылось.

...Тютчев, так сильно любивший Денисьеву и считавший себя косвенной причиной ее смерти (она умерла от чахотки), через год после смерти идет вдоль большой дороги и говорит с той, которая его так любила. И понимает, что сколько ни говори, сколько ни плачь, но прижаться уже – не сможешь. И именно поэтому в этом стихотворении так мало воздуха для дыхания.

Так мало, что начинаешь задыхаться. Просто – нечем дышать. Крышка тупика давит так сильно, что клаустрфобия отчаяния неизбежна.

Девять лет потом прожил Тютчев, и многие современники говорили, что он был уже до конца раздавлен.

Так вот – переступай. Переступай и через этот свой сон, и через слезы. Через вечереющую дорогу. И через собственную мужскую вину.

Сначала переживи всё это, а потом – переступай. Потому что девять лет – это слишком много.

Потому что ты должен хотя бы через четыре года перерезать эту нитку вины и любви, эту веревку разлуки, вас связывающую. Прервать мучительный разговор. Отпустить и ее, и себя. И снова вздохнуть.

Потому что нельзя жить в голом стихотворении.
И вообще ни в каком стихотворении жить нельзя.
Рано или поздно ты должен нащупать в сапоге – нож.