Ква-квакеры московские

Тем временем дочь секретного академика Ксаверия Новотканного – красавица Гликерия желает быть девой-жрицей Сталинской Веры. В девах она ходит недолго: за сердце жрицы схватываются два блестящих кавалера – неотразимый Смельчаков и не менее неотразимый летчик Жорж Моккинакки; последний умело превращает деву Глику в не деву (также по ходу действия Моккинакки оказывается бывшим узником ГУЛАГа и главой титовского заговора).

Тем временем пребывающий в заточении стиляга Юрка Дондерон улетает из неволи на дельтаплане («о, этот вьюноша летучий!…). Тем временем гайдуки Тито нападают на Кремль…

Один текст на всю жизнь

Василий Аксенов

Сомнительное утверждение «каждый писатель в течение жизни пишет один и тот же текст» к Василию Аксенову применимо в полной мере. Он воистину творит один и тот же текст – начиная со «Звездного билета» и заканчивая новейшим романом «Москва Ква-Ква», опубликованным в обозреваемых номерах журнала «Октябрь».

Все под пером Аксенова превращается в карнавал с гулянками, погонями, перестрелками, переодеваниями, двойниками, «квипрокво», лихими гардемаринами, роковыми красавицами, серыми кардиналами, потайными ходами, подводными лодками и отравленными покрывалами. И чтобы непременно чуваки лабали джаз…

Только с каждым разом карнавал почему-то становится все безрадостнее, а эротика – все грубее и откровеннее, переставая быть собственно эротикой и превращаясь в то, что рифмуется со словом «география». Тщетны старательно продуманные аллюзии из античности: отнюдь не академия Платона перед нами, но бурнокипящий весенний лягушатник (вот и «Ква-Ква» пришлось к месту).

Вообще-то у Аксенова за «карнавалами» всегда скрываются очень серьезные вещи (и всякий раз новые вещи), однако пробиться к ним – сквозь десять слоев бриллиантина, серпантина, елочной мишуры и прочих моккинакк – нелегко. В данном случае искомая истина такова: Аксенов страстно увлечен «сталинским стилем» – и ему неловко за это. Но сердцу не прикажешь. Такая вот борьба между долгом и чувством…

А меня беспокоит сомнение: надо ли эстетизировать то, что не предназначено для эстетизации по самой природе? Ведь «сталинский стиль» (как к нему ни относиться) немыслим без палящего «мичуринского» демократизма. Изыми из него эту составляющую – и на месте «достопамятной элиты пятидесятых» явится «золотая наша Рублевка».

Спору нет, аксеновский роман написан лихо. Но невольная подмена, лежащая в его основе, будет глухо беспокоить и сталинистов, и антисталинистов. У Аксенова были несомненные удачи («Затоваренная бочкотара», «Ожог»), были и столь же однозначные провалы («Московская сага»). «Ква-Ква» – ни то ни другое. Странный роман…

Проза и поэзия

Анатолий Гладилин

Тему «сталинской Москвы» продолжает Анатолий Гладилин рассказом «Улица генералов» (№ 2) – воспоминаниями фотолюбителя.

Вячеслав Пьецух, как и Аксенов, «всю жизнь пишет один и тот же текст». Увы, в этом мало хорошего. Когда-то Пьецух считался «учеником Шукшина». Он сотворял персонажей, закручивал сюжеты.

Затем Пьецух решил, что можно обойтись одной сказовой интонацией: с той поры он гонит сплошной монолог мастерового-самоучки, навсегда ушибленного собственной любовью-ненавистью к России. Сей продукт разливается по разным емкостям и поступает в разные журналы.

Судя по всему, Пьецух полагает, что у него получается «похоже на Салтыкова-Щедрина». На деле получается непохоже: Салтыков-Щедрин всегда держал в уме предмет своих высказываний, а ламентации Пьецуха совершенно беспредметны.

Чтобы обрести хоть какой-то повод для монологов, Пьецух стал обращаться к историческим лицам. На сей раз он накатал «Письма к Тютчевой» (№ 1). Какого рожна Пьецуху понадобилась Анна Федоровна Тютчева – непонятно: текст пестрит пассажами вроде «А то помянем Вашего батюшку, дорогая Анна Федоровна: средненький был поэт…», «…Вы все же воспитывались в семье поэта слишком национал-публицистического толка, который сочинял рифмованные коммюнике, да и то от случая к случаю, когда на него нападала лирическая хандра» или «В пору зрелости русский читатель вошел попозже, когда Вы уже оставили двор и вышли замуж за тронутого Ивана Аксакова…».

При чтении Пьецуха радуешься, что не изобретена машина времени и потому у автора нет возможности явиться к Анне Федоровне собственной персоной…

Говорят, что музыка – это застывшая архитектура (а архитектура – это раскисшая музыка). И то верно. Если тексты Пьецуха облечь в поэтическую форму, получатся стихи Игоря Иртеньева (№ 1). А если стихи Игоря Иртеньева разбавить раз эдак в десять, выйдут стихи Владимира Салимона (№ 2).

Иное направление представляют «Три истории с жертвой» Ильдара Абузярова (№ 2), подчеркнуто стильные и столь же подчеркнуто стилизованные (соответственно под «Польшу», «Финляндию» и «Испанию»). Кто-то скажет: не проза, а дизайн. А мне – нравится! В особенной степени мне нравится первая история – «Курбан-роман».

Само по себе сочетание Польши и ислама несет в себе изысканный диссонанс фактуры. Вдобавок все имена, жесты и оттенки в «Курбан-романе» подобраны Абузяровым настолько точно, что обыкновенная мелодрама на наших глазах наполняется цепенящей муаровой красотой. Но в третьей истории, в «Предсмертной записке», как мне кажется, Абузяров все же перебарщивает с литературностью.

Рядом с прозой Абузярова уместно смотрятся стихи Алексея Цветкова (№ 1), Ирины Ермаковой (№ 2) и Дмитрия Веденяпина (№ 2), а также композиционно симметричный рассказ Андрея Волоса «Чулышман» (№ 1).

В рубрике «Из литературного наследия» в первом номере «Октября» помещен ранее не публиковавшийся короткий текст Сигизмунда Кржижановского «Красный снег». Я считаю, что публикатор текста Вадим Перельмутер в предисловии преувеличивает степень крамольности этой смутной новеллы из жизни силлогизмов.

Петитные жанры

Анатолий Вассерман

Анатолий Вассерман в статье «Наркотический иммунитет» (№ 1), ссылаясь на «иммунологическую теорию происхождения наркомании», предлагает легализовать в России наркотики (причем не только «легкие» наркотики, но и «тяжелые»).

Роман Журавлев, завершив службу в звании сержанта, опубликовал цикл «физиологических очерков» под заголовком «Армейское чтиво» (№ 1). Даже учитывая то, что основу текста составляют письма родным и самое страшное в этих письмах сознательно не упомянуто, все равно придется заметить: автору со службой, в общем, повезло…

Критической рубрике журнала «Октябрь» – см. статью Юлии Качалкиной «Человек эпохи Ре» (№ 1) и в особенной степени околонабоковский экзерсис Ольги Серебряной «Не-Лолита» (№ 1) – хочется дать название «Игра в бисер».

Бисера столько, что радуешься статье Андрея Рудалева «Письмена нового века» (№ 2). Пускай она достаточно наивна, пускай Рудалев пишет о Сигареве и Сенчине, о которых было писано многие десятки раз до этого. По крайней мере статья Рудалева – не «игра в бисер». Что обнадеживает.

Кирилл Кобрин решил спеть гимн позитивизму и в качестве образца благодатного позитивизма рекомендует читателям книгу Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова», в которой за ворохом бытовых подробностей и Чехова-то не видать. Кобрин именует это «Частной жизнью частного человека» (№ 2). Неудивительно: гурмана, объевшегося цукатами и марципанами, обычно позывает на соленый огурец.

Впрочем, все «марципаны» и «огурцы» январского и февральского «Октября» – гарнир к «основному блюду», к пышному торту Аксенова. А в мартовском номере должен выйти новый роман Анатолия Наймана.

Ужо почитаем…