Скандал вокруг возможной установки памятника Примирения разгорается в Севастополе. Хотя идея-то благая – примирение красных и белых в год столетия катастрофы двух русских революций, Февральской и Октябрьской.
Несмотря на то, что поколение, заставшее это грозное и страшное событие, уже покинуло наш мир, трагедия 1917 года – один из расколов, которые Россия не преодолела по сей день.
Обе стороны совершали немыслимо жестокие, не укладывающиеся в голове вещи
Как ни странно, у идеи установки памятника есть не только сторонники, но и немало противников, причем с обеих сторон, притом что условность деления на «стороны» ныне живущих людей сейчас совершенно очевидна.
Те, кто возражает против памятника Примирения, утверждают, что примирение с оппонентами невозможно, ведь они настолько чудовищны в ошибках своих идейных предшественников, что должны каяться еще не одно поколение. Спасибо, что хоть платить не просят...
Причем риторика такого рода проскакивает и у условно «красных», и у условно «белых».
Звучат претензии и к местным чиновникам – мол, не так согласовали, этих не уважили – не спросили. И вообще – а точно ли тут нет «распила»?
Но при ближайшем рассмотрении становится очевидно, что истинная причина претензий – вовсе не технические по сути своей вопросы, а именно идеологическое противостояние.
Взаимная демонизация, длившаяся десятилетиями, а не ее естественное преодоление...
Происходящее является примером того, что разговоры о примирении красных и белых – не надуманная проблема, а самая что ни на есть живая. Что от ответов на многие заданные еще в начале прошлого века вопросы зависит ответ на самый главный вопрос: «Какой быть России?».
Тема эта непростая, поскольку в значительной мере существует в мифологическом пространстве.
Осложнена она еще и тем, что обе стороны, теперешние «красные» и «белые», как правило, оказываются в плену советской мифологии, сделавшей, по сути, Февраль некой фигурой умолчания. То есть он вроде упоминается, но историю, согласно советским учебникам, песням, книгам, фильмам, все же делали красные...
Революционная мифология обширна, причины ее появления понятны – это была победа красных, страшная, тяжелая и нуждающаяся в том, чтобы ее воспели. Как и любую другую победу – 1812-го, 1945-го... Но иногда получается, что за мифами начинает теряться история, безусловно, слитая с ними, поскольку не существует вне трактовок, но все же не полностью идентичная мифам. Ведь мифология – это часть художественной культуры, а история – это наука, не предполагающая произвольного обращения с фактами.
Не стоит идеализировать ни ту, ни другую сторону (фото: «Мосфильм»)
|
Скажем, то, что красные «сбросили царя» – элементарно хронологически не соответствует действительности. При этом важно и то, что русская история непрерывна, вне зависимости от того, нравится кому-то какой-то отдельный ее этап или нет. И именно за Февралем последовал Октябрь. Именно в этом – страшная хронология катастрофы, а вовсе не в том, что вдруг на пустом месте случился Октябрь с последовавшей за ним Гражданской войной 1917–1922 годов.
К сожалению, участники современных дискуссий на тему Революции 1917 года предпочитают ставить вопросы мало того что исходя из советских мифов, так еще и в категориях «слишком человеческого».
Нет на войне, особенно гражданской, а уж в революции – тем более, «белых и пушистых» («красных и пушистых»). Даже не потому, что сами по себе так «плохи» участники бойни, а просто потому, что это бойня.
Она не может быть чистой, красивой, тем более – справедливой. И то, что люди делают на войне, замечу – любой войне, в мирной жизни считается тяжелейшим преступлением. Реальность войны такова, что ее в принципе нельзя мерить критериями мирной жизни. Это трудно осознать и принять, но стоит хотя бы попытаться.
Не стоит идеализировать ни ту, ни другую сторону. Война – это жестоко. Но она – реальность истории, в которую погрузилось человечество, едва покинув Рай. Таким образом, размышляя в психологически комфортных категориях, мы рискуем не только ничего не понять, а только еще больше запутаться.
Обе стороны совершали немыслимо жестокие, не укладывающиеся в голове вещи. Обе сотрудничали с Западом – Ленин при немецких деньгах и при этом не испытывавший, мягко говоря, особо теплых чувств к традициям и верованиям народов России, включая русский, и его оппоненты, многие из которых испытывали симпатии к Западу, страдавшие франкофилией и, видимо, по совокупности решившие, что интервенты им помогут... Это, как мы помним, обыграно в «Двенадцати стульях»: фраза «Заграница нам поможет» стала крылатой.
Честь, верность, самопожертвование и подвиг, предательство, корысть и звериная, неоправданная жестокость – все это было и там и там. Напомню и о вещах уже совершенно несимметричных – в частности, о том, что часть белого, весьма неоднородного, движения впоследствии поддержала Гитлера, увидев в нем борца с красными. И потому, кстати, противостояние и не закончилось 22 июня 1941 года.
А красные, увлекшись чудовищным марксистским экспериментом, пусть и значительно сглаженным подходами Сталина, в ситуации реально необходимой на тот момент индустриализации разрушили традиционные уклады народов и этносов России. И больше всего тут, несомненно, досталось русским...
При этом, если рассуждать совсем уж отстраненно, следует признать, что на изначально белых как на политическом классе ответственность все же больше. То есть на субъекте истории – на элитах.
Вообще в любой ситуации ответственность лежит именно на том/на тех, кто принимает решения, кто субъектен. И это касается не только крупных процессов.
Если опять же абстрагироваться от советских мифов, следует признать, что революцию делал не возмущенный народ, а люди далеко не рабоче-крестьянского происхождения.
Противостояние красных и белых, таким образом, это не «дворяне vs народ (или, выражаясь терминологией некоторых – «чернь»)», а противостояние носителей разных идей, но примерного одинакового происхождения. Грубо говоря, разборки среди представителей элиты, очень дорого, как это всегда бывает, обошедшиеся народу.
И в дальнейшем многие ключевые позиции в СССР заняли не работяги и крестьяне, а потомки благородных семейств. Тема происхождения до сих пор почти не обсуждается, несмотря на то, что марксистский догмат давно уже ни над кем не довлеет...
Тем, кто считает себя, имея на то веские основания, потомками русских дворян и отстаивает «белые» позиции, стоит задать себе вопрос – как так вышло, что элиты царской России решили переиначить страну, радикально ее сломать и создать... да хоть что, лишь бы другое.
В любом случае ведь речь идет о чисто западном проекте – и Февраль, и Октябрь, если брать их идеи, были порождением, в той или иной степени, идей Французской революции. И, кстати, не лишним будет напомнить, что Керенский и его окружение были членами масонских организаций.
Сейчас у нас есть огромное преимущество – мы уже не скованы советскими мифами и можем объективно оценивать события столетней давности. Этим преимуществом стоит пользоваться, а не продолжать войну.
И если мы вообще хотим уврачевать противостояние красных и белых, следует ставить вопрос не «кто злодей, а кто праведник», а начать интеллектуально прорабатывать, повторюсь – не погружаясь в советскую мифологию, ответы на три совсем других вопроса.
Первый – каковы причины Февральской революции?
Очевидно, что Российская империя подошла к 1917 году в определенном кризисе. Его глубину можно оценивать по-разному. Но отрицать – вряд ли кто-то из историков решится.
Второй – мог ли за Февралем не последовать Октябрь?
Если говорить о гипотетических сценариях, то можно предположить возникновение некой ультраконсервативной альтернативы, которая сумела бы подхватить падающую из рук Временного правительства власть.
Но реалии таковы, что такая альтернатива не сложилась, не стала субъектом истории, несмотря на то, что носители этих идей на тот момент в России, безусловно, были.
И наконец, третий вопрос – а сохранил бы Февраль Россию?
Страна начала рушиться в ситуации безвластия практически сразу. Когда центральная власть слабеет, региональные элиты поднимают голову. Так было всегда и везде, и, видимо, по-другому не может быть.
Так или иначе, но для сохранения России нужна была воля. В любом случае должен был прийти некий субъект истории, который бы волевым, а где надо – силовым, военным образом восстановил целостность территории.
Очевидно, что последовательный и честный ответ на эти вопросы должен привести не к новым взаимным обвинениям, но к примирению сторон и поиску пути в будущее России, наше общее будущее – и потомков красных, и потомков белых.
А памятник в Севастополе должен непременно стоять. Как знак того, что наша история – едина, во всей своей сложности, неоднозначности, возможно даже – противоречивости.
