О закрытых архивах и открытых глазах

@ facebook.com/tatiana.shabaeva

25 августа 2016, 12:20 Мнение

О закрытых архивах и открытых глазах

Перекрывать доступ к информации – это не постепенное приучение нас к правде, а лишение нас возможности приобрести иммунитет к ее самым ранящим сторонам. Только в таких условиях могут развиться самые удивительные, а главное, совершенно бесполезные мифы.

Татьяна Шабаева Татьяна Шабаева

журналист, переводчик

Недавно, побывав на заседании Общества русской словесности, я с удивлением написала, что язык, которым это уважаемое общество изъясняет свои намерения, не слишком соответствует понятию «русская словесность».

Можно ведь говорить англицизмами и быть самостоятельной страной, иметь, что называется, «свою голову на плечах»?

Еще определеннее высказался сербский журналист Слободан Стойичевич, когда он и его коллеги встретились с неким ответственным представителем МИА «Россия сегодня».

Молодой человек гордо вручил им визитки на английском языке и начал сыпать таким обилием англицизмов, что сербы «чуть не предложили перейти с русского на английский». Более того: им пришлось прибегнуть к английской поговорке, чтобы сотрудник «России сегодня» хотя бы понял, что они имеют в виду.

И таких случаев, когда англицизмы вылезают на ровном месте – не потому, что нет русских слов, а потому, что английское «умнее», «шикарнее», «моднее» – очень и очень много.

Можно говорить, что, дескать, народ сам так хочет, народ сам так решил, – но в условиях широкого вещания, когда моду на слова задает ограниченный кружок лиц, не желающий следить за собственным языком, – это будет лукавством.

Потому, казалось бы, нам стоит порадоваться, что новый министр образования Ольга Юрьевна Васильева, незадолго до назначения выступая на форуме «Территория смыслов на Клязьме», решительно высказалась против использования иноязычного слова «коллаборационист» и заменила его на «предатель».

По сетям понеслось обсуждение, действительно ли «коллаборационист» и «предатель» соответствуют друг другу, или они не взаимозаменяемы… Но я бы предложила обратить внимание на другое: жестко отвергнув «коллаборационистов» в пользу «предателей», Васильева тогда же спокойно и многажды говорила об «интервентах», а не о «захватчиках».

Это значит, что речь в любом случае идет не о последовательной вдумчивой работе, а о частном слове, которое не нравится.

Казалось бы, какая разница? Можно ведь говорить англицизмами и быть самостоятельной страной, иметь, что называется, «свою голову на плечах»?

В своей статье Слободан Стойичевич упоминает о парадоксе: в опросах сербы определенно поддерживают Россию, предпочитают ее НАТО и ЕС… Но в парламент это явное большинство не попадает. Оно вообще туда не попадает: там сидят сторонники НАТО и ЕС. Они понимают, чего от них хотят. А сторонники России не очень понимают, чего хочет Россия.

Именно с этим затруднением сербы подкатили к МИА «Россия сегодня»: они хотят слышать у себя в стране точку зрения России, хотят, чтобы Россия являла себя широко и в самом выгодном свете, защищая привычные понятия и ценности. (Представитель МИА на это ответил, что Балканы – «ограниченный медийный рынок»).

И того же в свое время хотели русские Украины, а им дали в представители Черномырдина, потом Зурабова. И того же хотят русские Белоруссии и Прибалтики. И все это было сочтено неважным.

Васильева решительно высказалась против использования иноязычного слова «коллаборационист» и заменила его на «предатель» (фото: кадр из видео)

Васильева решительно высказалась против использования иноязычного слова «коллаборационист» и заменила его на «предатель» (фото: кадр из видео)

Можно ли думать русскую мысль иноязычными словами? Ну, вот Пушкин… скажут нам. Он спорил с чрезмерно архаичным Шишковым, а его Татьяна вообще пишет письмо Онегину на французском…

Верно, об этом упоминается, – дань дворянской моде тех лет. Но на самом-то деле письмо написано на русском – и прорыв Пушкина как раз в том, что мысли барышни, которые прежде она бы выразила на французском, он выразил – по-русски! Оказалось – можно!

А сейчас (на уже упомянутом форуме) будущий министр образования говорит, что «Онегина» читать трудно», – имея в виду, насколько можно судить, не лично себя, а «народ». Хотя, может быть, дело в том, что читать и вообще-то трудно. Про «визуальное восприятие таргетируемых групп» читать уж точно не легче, чем «Онегина».

Но дело не только в языковой независимости – она лишь одна из граней общего состояния. Чтобы высказывать своеобычную мысль – такую мысль надо иметь; она может не быть безупречной, но должна быть хотя бы защищаемой.

И когда будущий министр образования говорит перед молодежью о том, что архивы (речь шла о партизанском движении и о коллективизации) надо держать закрытыми, потому что народ не готов к их восприятию, это значит, что какую-то точку зрения защитить невозможно.

Что стоило бы нашей громадной государственной машине нанять полсотни толкователей, которые истолковали бы архивы так, как это выгодно власти? Если это вообще возможно – такую работу провести нетрудно.

Но если этого не делается, а архивы о партизанском движении и о коллективизации опечатываются – это значит, что истолковать их так, как надо власти, невозможно. Даже сам выбор для умолчания тем сугубо «низовых», народных – партизанское движение, коллективизация – уже многозначителен.

Я не считаю, что народу непременно надо рубить в глаза самую жестокую правду и принуждать его осознавать всю бездну ее жестокости. И хорошо понимаю, например, современных немцев, когда они «переводят стрелки», наделяя антисемитизмом не своих родителей, а поляков (как это произошло в весьма нашумевшем фильме 2013 года «Наши матери, наши отцы»).

Но это должно быть осознанным выбором, потому что только тогда можно выстроить систему аргументации для защиты своей (пускай несовершенной) точки зрения. А просто перекрывать доступ к информации – это не постепенное приучение нас к правде, а лишение нас возможности приобрести иммунитет к ее самым ранящим сторонам.

Только в таких условиях искусственной стерильности могут развиться самые удивительные, а главное, совершенно бесполезные мифы – например, что в нашей стране, «в отличие от европейских стран», не было религиозных гонений. Хотя чего стоит один только Раскол и вполне официальные гонения на древлеправославных с XVII и вплоть до второй половины XIX века.

Другой пример безумной, но укорененной мифологии – рассуждения, что «русские – не национальность, а состояние души», на том основании, что русские слишком разные по внешнему виду.

Казалось бы, стоит лишь слегка копнуть: есть очень разные французы – от белокурых, белокожих северян-норманнов до горячих смуглых южан, тех самых гасконцев. А немцы, которые до второй половины XIX века не составляли единой страны и имели очень серьезные расхождения в вариантах языка? А финны, в чьих жилах может течь и шведская, и саамская кровь?

А татары, которые бывают как смуглые, «с монгольскими глазами», так и не менее часто русоволосые, светлокожие? А рыжебородые светлоглазые «кавказцы»-чеченцы? А евреи, которые могут быть вообще какими угодно, дающие гражданство Израиля всем, кто имеет хотя бы четверть еврейской крови или связан семейными узами с тем, кто имеет четверть еврейской крови?

Гораздо труднее представить себе сколько-то большой (и не изолированный) народ единообразного обличья – но, пожалуй, только у нас на этом основании может быть сделан вывод, что «русский – не национальность».

Все это – мифы, возникшие исключительно от невежества и мышления стереотипами. И когда дама, которая спустя полтора месяца станет министром образования, заявляет на большом молодежном форуме, что нам надо воспитывать критическое мышление, этому можно только порадоваться.

Да, действительно, надо; да, у нас хватает недоброжелателей. Вот, например, что пишет немецкая исследовательница коллективной памяти Алейда Ассман:

«В Брюсселе продолжают размышлять над тем, как соединить память о Холокосте с памятью о сталинизме, чтобы современная европейская идентичность могла видеть оба явления в транснациональной европейской перспективе».

Безотносительно к тому, что мы сами думаем о сталинизме, понятно, что из его соединения с «памятью о Холокосте» не может выйти для нас ничего хорошего.

Но для того чтобы уметь говорить об этом, не следует закрывать архивы. Не следует суеверно полагать, что, «осудив Сталина, мы предадим нашу Победу», «осудив Сталина, мы откажемся от всех трудовых подвигов нашего народа» – этого не может быть, если Победа и подвиги – именно наши.

Иначе может получиться так, как предсказывает один из наших выдающихся современных лингвистов: «патриотическую экспертизу» на научные работы введут, а рейтинг научных сотрудников продолжат определять в первую очередь по количеству публикаций на английском языке.

И все желающие услышать от нас вдохновляющее русское слово продолжат уныло толкаться в предбаннике Russia Today.

..............