Это сладкое слово – «донос»

@ facebook.com/tatiana.shabaeva

2 августа 2016, 16:30 Мнение

Это сладкое слово – «донос»

Вести себя так, будто Сталин есть, когда Сталина давно нет, – это так сладко. И нужна самая малость: заявить, что оппонент не просто выражает свое мнение – он именно «доносит».

Татьяна Шабаева Татьяна Шабаева

журналист, переводчик

25 июня 2014 года я была на заседании Московской предметной комиссии по литературе. Это было мероприятие, посвященное неожиданному спаду успехов московских школьников на ЕГЭ по литературе, а я всего за месяц до того стала редактором приложения «Словесник» в «Литературной газете».

Если на мое слово «донесли» – значит, его опасаются

На том заседании отлично выступила учитель знаменитой 57-й школы Надежда Ароновна Шапиро. Она сказала: если к детям на ЕГЭ сейчас предъявляются строгие требования – то и проверяющие должны предъявлять к себе строгие требования.

Я была с этим полностью согласна. Когда все действо завершилось, я подошла к ней на улице и сказала:

– Надежда Ароновна, здравствуйте. Я из приложения «Литературной газеты» «Словесник»...

Она прервала меня:

– Ой, нет-нет-нет...

И ушла.

Я была в недоумении. Я последовала за ней и продолжила:

– Мне очень понравилось, как вы говорили о том, что если к детям предъявляются строгие требования, то справедливо требовать того же от проверяющих... Не могли бы вы написать для нас...

И на это она ответила:

– Я один раз написала для «Словесника», и мои друзья сказали мне: что ты сделала, это ведь «Литературная газета», это ведь такой ужас, мы теперь не сможем тебя прочитать!

Меня как обухом по голове ударили. Я не могла представить, чтобы я сказала своему другу, если бы его позвали, например, на неуважаемый мною Первый канал, что теперь не смогу его посмотреть. И я выдавила из себя только одно:

– А… вам не кажется, что это некрасиво?

И она ответила:

– Ой, нет, я потом поняла, что они были правы, я почитала какие-то две заметки из вашей газеты, и это был ужас.

Вести себя так, будто Сталин есть, когда Сталина давно нет, – это так сладко (фото: РИА Новости)

Вести себя так, будто Сталин есть, когда Сталина давно нет, – это так сладко (фото: РИА «Новости»)

И она заспешила прочь от меня по Комсомольскому проспекту. А я еще долго стояла там и, не выдержав разочарования, заплакала.

Конечно, это было очень глупо: мне к тому времени уже стукнул тридцатник, и я уже прочла «Красные бокалы» Сарнова… я все это в теории знала: возьмемся за руки, друзья, узкий круг, рукопожатность, хорошие лица… Я просто еще никогда не видела это вот так близко – не в книге, не в интернете – в реальной жизни.

Вот уже тридцать лет, как мы живем в государстве, где есть свобода слова. Любой, желающий сказать, может сказать – не в одном СМИ, так в другом. Мы дожили уже и до того, что начались поползновения ограничивать свободу слова. Правда и то, что по охвату аудитории СМИ далеко не равновесны, и это важно. Но давайте говорить откровенно: как мы использовали эти тридцать лет?

Разве мы стали лучше слышать и понимать друг друга – а для чего еще может быть нужна свобода слова? Для эксгибиционизма?

Нет. Нет. Все тот же узкий круг, тот же котел единомышленников, в котором варятся, «обмениваясь мнениями», все одни и те же. И на том московском заседании тоже была она – тотальная неготовность московских учителей-словесников услышать друг друга, над которой воспарил торжествующий глава департамента образования Исаак Калина.

Но есть одна волна, которая жадно выхватывается из чужого эфира.

Это сладкое слово – донос.

Если на мое слово «донесли» – значит, его опасаются, а это значит, что мое существование как человека, произносящего слова, имеет смысл. И это тем более прекрасно, что на деле я ничем особенным не рискую.

Я уже писала об этом: вести себя так, будто Сталин есть, когда Сталина давно нет, – это так сладко.

И нужна самая малость: заявить, что оппонент не просто выражает свое мнение – он именно «доносит».

В концентрированном виде идею доноса как ответа недавно выразила Ирина Лукьянова в «Новой газете». В этой окрошке примеров того, что, по ее мнению, является доносом, есть и моя статья «Жизнь после литературы».

Лукьянова пишет:

«В прошлом году я забанила в «Фейсбуке» одну журналистку, которая постоянно искала повода обвинить меня в русофобии; журналистка продолжала пристально следить за тем, что пишу я и некоторые мои коллеги, и наконец на основании своего анализа наших записей в соцсетях печатно обвинила «продвинутых московских словесников» в слишком большом интересе к делу Надежды Савченко при полном равнодушии к ситуации с русским языком в национальных республиках. Почему не к вымиранию редких видов, не к голоду в Африке, не к в войне в Сирии, не к чему-нибудь другому?»

К сожалению, в одном этом маленьком абзаце намешано очень много вранья, включая ошибку в трех единственных закавыченных словах.

Начать с того, что Лукьянова забанила меня в «Фейсбуке» не в прошлом, а в 2013 году. В ее ленте я к этому времени появилась второй раз, и в тот последний раз речь шла о Гоголе.

Можно ли сказать о том разговоре, что я «искала повода обвинить в русофобии», – честно говоря, я не помню конкретных формулировок. Уверена, что не помнит их и Лукьянова, просто надо же было что-то придумать.

Почему Лукьянова поняла, что она лично имеет отношение к моей статье, ведь в статье не было ее фамилии? Поняла она это только потому, что одна из дружественных ей коллег пришла ко мне в фейсбучную ленту и несколько раз попросила конкретизировать. Уступая ее настояниям, я конкретизировала. Такой вот получился донос.

Кстати, коллега уверила, что сама никого не банит, но тут же повела речь про «древнейшую профессию» и тоже меня забанила. Но мы отвлеклись.

Захар Прилепин, с которым Лукьянова по неразумению своему связала мое выступление (не имея понятия, что с Захаром мы спорили несравненно больше и ожесточеннее, чем с нею), написал ей ответ в том духе, что речь вовсе не о «равнодушии к ситуации с русским языком в национальных республиках», а об убийствах, которые производят ВСУ в Донбассе.

Захар, спасибо, но это неверно.

Я писала репортажи из Крыма, Луганска, Донецка, Киева. Я по-прежнему считаю нерешенную проблему Донбасса самой больной, какая прямо сейчас есть у России.

Но в тот конкретный мартовский день я написала не о ВСУ, а именно то, что написала: о равнодушии московских прогрессивных (правда, я уже не очень понимаю, что это такое) словесников к преподаванию русского языка в республиках, где проживают «титульные» национальности.

Не к голоду в Африке, Ирина Лукьянова, и не к войне в Сирии – а к русскому языку в нерусских республиках. Отчего-то мне казалось, что эта проблема должна интересовать московских словесников. Реакция учителя словесности Лукьяновой, поставившей эту проблему в один ряд с Африкой, показала: нет, не должна.

Где-то это реакция понятна.

Но так получилось, что, будучи сама родом из Татарии, я хожу на собрания, где преподаватели филфаков из, условно, «нацреспублик» снова и снова рассказывают о своих затруднениях. И о том, как исчезающе мало помогает им федеральный центр.

Так, на майском съезде Общества русской словесности я слушала Татьяну Петровну Млечко, ректора Славянского университета Республики Молдова – о том, в частности, как мало желающих приехать к ним из России преподавать русский язык.

Да ну, скажете вы. Это ж Молдавия – не Россия. Какое нам дело до русского языка в Молдавии, правда? Быть может, вы не скажете.

Но снова и снова, бывая на круглых столах, я слышу, как московские филологи объясняют проседание позиций русского языка в бывших советских республиках «естественным течением вещей», в которое и вмешиваться-то грешно.

На том же съезде было тревожное выступление преподавателя из Северо-Кавказского федерального университета, которое ушло в проброс, потонуло в десятках других. Потом до меня дошли вести об упразднении бюджетной магистратуры по русской филологии в Казани…

Это все – «естественное течение вещей»?

Нет, это то самое течение вещей, при котором Украина и Молдавия стали не Россией. Это то течение вещей, при котором возникли Приднестровье и Донбасс. Так бывает, когда становится слишком поздно.

Мы, формулирующие люди, живем в пору, когда у нас все вроде бы есть. Нас не хватают за слова – нам за них даже платят гонорары. Иногда нас, правда, смещают с должности и отказывают от места – но в столице, где много возможностей, и это пока что выносимо. Так жить, прямо скажем, скушновато.

Можно подумать, что в твоих словах нет никакого смысла: вот один сказал, что хотел, другой, пятый, десятый… А как же самиздат на папиросной бумаге, и дрожащие пальцы, и листки под матрасом, и опасливый шепот на ушко? Ничего этого нет. Всем просто плевать.

А отвечать оппоненту по существу, слушать оппонента, не друга из своего круга, а такого, неприятного человечка – это трудно.

И вот тогда – если доноса нет – его надо придумать.

..............