В супермаркете меня неизменно встречает реклама. Мужской голос смачно и с оттяжкой произносит: «Дажже американские судьи признали победу водки «Хортица»! Двойное золото за качество – ннаше! Водка «Хортица»!»… И так каждую минуту – сотни раз и сотни тысяч раз, со значительным ударением на том, что, дескать, даже американские судьи нас признали, вон чего!..
Зачем было ставить маркировку на фильме – по замыслу рекомендательную, но трактуемую как запретительная?
Я не говорю о том, что ссылка на американцев как на высший авторитет звучит жалко. Чего там: многие ведь так и думают, что если «даже американские судьи признали» – значит, можно считать достижением. Наверное, впрямь полезно для рекламы.
Но я про другое. Про то, что там, в супермаркете, постоянно родители с детьми. С маленькими детьми, без ограничения по возрасту. За одно пребывание в магазине они в фоновом режиме прослушивают рекламу этой украинской водки (и, кстати, рекламу «даже американцев») десятки раз. И это – никого не волнует.
Но когда вы идете с детьми в кинотеатр, вы неизменно видите на фильмах маркировку «0+», «6+», «12+», «16+», «18+». И – по-разному в зависимости от упертости или запуганности сотрудников кинотеатра – но у вас богатые шансы попасть в затруднительное положение. Вам могут не продать билет (если увидят, что вы с ребенком), могут попытаться не пустить в зал с уже купленным билетом, и уж точно будут проблемы у вашего ребенка-подростка, если он в тринадцать лет пойдет на фильм «16+» без сопровождения взрослых.
Между тем эта маркировка безумна. Почему «Игра на понижение», где «из криминального» разве что промелькнувшие стриптизерши, имела маркировку «18+» – такую же, как совершенно разухабистый «Дедпул», где близко и подробно показывается секс и кровища хлещет на весь экран? Почему «Поезд в Пусан», где три четверти времени на экране скачут и скалятся бесноватые окровавленные зомби, – «16+»?
Лицемерное стремление «защитить детей от жизни» имеет множество последствий (фото:Aly Song/Reuters)
|
Почему при этом ту же маркировку «16+» имеет французская «Одиссея» – история жизни Жака-Ива Кусто, где нет вообще ничего криминального? Из-за неодобрительного упоминания там адюльтера (больше мне ничего не приходит в голову)? Но ведь в «Хорошем мальчике» об адюльтере говорится гораздо больше, а у него маркировка «12+».
Почему «28 панфиловцев» имеют маркировку «12+», если в этом кино убивают-умирают-убивают-умирают? Понятно, что там показаны герои – но тем не менее: убивают же, со страшной силой. Почему такая невинная маркировка, если «Великая красота» Соррентино – аж «18+»?
И почему кошмарная «Сказка. Есть», телесными деформациями персонажей и песенками типа «Не убивай сестру» способная вызывать омерзение даже у взрослого зрителя, была маркирована «0+»?
Никто не знает. Здесь нет логики – есть лишь обессмысленная благонамеренность, красная ковровая дорожка, которой выстелен путь в ад. Думаете, когда подростку в книжном магазине отказываются продать «Отверженных» Гюго, «Великого Гэтсби» Фицджеральда и даже «Войну и мир» (если стоит маркировка «16+») и уверяют, что иначе продавцы-нарушители будут наказаны, – это безобидные инциденты?
Конечно, алчущий обрящет, и подросток все равно получит «Отверженных» из рук взрослого, или ему закачают электронную книгу в смартфон. Тем более что они проходят Гюго в школе. Так зачем было ставить маркировку – по замыслу рекомендательную (официальная бумага и называется «Рекомендациями»), но трактуемую как запретительная? Никто не знает.
В то же время водка рекламируется беспрестанно для категории 0+, и пусть даже подростку не продадут ее (как и литературную классику) – она становится привычным фоном жизни.
Это лицемерное стремление «защитить детей от жизни» в хорошо подходящих для обсуждения историях, в то самое время как действительность вторгается в жизнь просто будничным фоном, имеет множество последствий.
Вот частный случай: следственный комитет Псковской области призывает не разговаривать с детьми о произошедшей трагедии (вероятном самоубийстве двух подростков), а вместо этого «больше общаться на отвлеченные темы».
Значит ли это, что дети не будут обсуждать самоубийства? Они будут. Только не со взрослыми, ведь взрослые делают страшные глаза и стараются перевести разговор «на отвлеченные темы». Они будут обсуждать это друг с другом.
Фактически взрослым предлагается самоустраниться из темы, где их опыт мог быть очень важен для подростков – вот так же и в псковской трагедии не нашлось ни одного понимающего, умного взрослого, который сказал бы Кате и Денису, что ничего непоправимого они пока не сделали и все еще может быть хорошо. По мнению подростка, с которым я разговаривала о том случае, именно это им было важно услышать.
Я лично знаю девочку, которая принесла в московскую школу книгу «50 дней до моего самоубийства» Стейс Крамер – книгу, где героиня, по сути, старается найти причины не совершать самоубийство и не совершает его, – и в школе это было воспринято как диверсия, повод для нравоучительного распекания со стороны педагогов, которые не прочли книгу дальше заголовка. А между тем книга Крамер впрямь популярна среди подростков, и хорошо то или, может быть, плохо, но прятаться от этого факта или устраивать камлания в духе «не читал, но осуждаю» бесполезно.
Однако это пусть и очень серьезный, но частный случай.
Если же смотреть «вообще», лицемерие имеет еще худшие последствия. Оно приучает наших юных думать, что законы не имеют смысла. Что обходить их не только можно, но и разумно, ведь сами взрослые не могут объяснить, почему это так, а не иначе; почему в одном случае так, а в другом, который выглядит в точности таким же, – иначе…
В результате формируется правовой нигилизм, в котором можно все, если ты сумел это сделать тайно и обставить прилично. «Не пойман – не вор» и «вор – тот, кто украл ящик мороженого, но не тот, кто украл миллиард» – выглядит почти как практическое руководство.
А ведь это не обязательно было формировать. Не обязательно было увязывать закон с формальными приличиями.Плюс искусства (быть может, главный его плюс) – в том, что это смоделированная ситуация, ее можно вертеть, обсуждать, подавать по-разному. И когда Никита Михалков возмущается мультфильмом «Ельцин-центра», который представляет в дурном виде русскую историю и может научить детей плохому, мультфильм этот можно не только запретить, но, напротив, показывать детям как образчик наглой и невежественной халтурки, так наглядно отображающей масштаб и качество ельцинской эпохи.
Там, где польза закона не ясна, – лучше не придумывать закон. Отсутствующий закон лучше, чем непоследовательный и нелепый. Отсутствующий закон осознается как потребность, а нелепый – как бремя.
С другой стороны – это правда – мне бы не хотелось, придя с ребенком в кинотеатр, внезапно (ключевое слово – внезапно) увидеть заливающую экран кровищу, толпы скачущих зомби или откровенные постельные сцены. Не потому, что это так уж травмирует психику, а потому, что нередко такое зрелище вставляется в фильм как «главная замануха», помимо которой там мало что есть. И об этом хотелось бы знать заранее. В рекомендательном смысле, а не в запретительном.
Но для этого нужно, во-первых, фильм посмотреть. Во-вторых, написать о нем очень внятно и очень кратко – так, чтобы умещалось в анонсе кинотеатра. В-третьих, (самое страшное!) понадеяться на здравый смысл самих родителей, поверить, что родители больше заинтересованы в своих детях, чем государственные органы.
Конечно, всегда можно привести примеры обратного и на этом основании переадресовать детей государственным органам. А что дальше? Дальше ничего. Передав им на поруки свое последнее и самое дорогое, вы даже контролировать их не сможете.
