Пока кто-нибудь из особо прытких не откопал у Нострадамуса очередной туманный катрен, предсказавший цунами возмездия, поднявшее с колен страну огромную, поделюсь своими тихими наблюдениями: вселенского хая не получится.
Результат любой пропаганды – неверие. И значит, в какой-то момент публика непременно отхлынет
Потому что, как мягко намекает Библия и грубо поддакивает практика, кривое действительно невозможно сделать прямым. Сколько ни увеличивай тиражи.
Существует какой-то абсолютно безучастный к увещеваниям иммунитет, мешающий беспредельному распространению фальшиво праведных идей.
То есть какое-то время они, идеи, работают и тянут на себя особо предрасположенную к инфицированию группу людей. Обрастают сторонниками, матереют, начинают мнить себя всесильными и безупречными.
Разгром теорий безучастной действительностью и объективной практикой воспринимают как вражескую диверсию и отказываются признавать ошибочность изначального проекта, списывая провал на вредительство оппонентов.
A когда в обнимку с растущим озлоблением из самых затаенных недр вылезает обида – мощный двигатель «невежества земного», мышцы «таких хороших, светлых лиц» расслабляются, и становится очевидной та самая кривизна, которой так и не удалось сойти за праведную прямую.
Уже не помогают ни безудержный пиар вопиющих бездарей, ни торопливая канонизация натужных жертв кровавых режимов.
Публика вдруг начинает сомневаться, что то светлое будущее, которое обещают гламурные бессребреники, страдающие токсикозом из вишневых косточек при слове «патриотизм», действительно будет светлее настоящего.
Что замочившие штаны в разного рода махинациях адвокаты с невнятными дипломами в два счета поборют коррупцию, если их в это светлое будущее все-таки запустить. Что наука и культура расцветут, как залп салюта над головами, если учредить кордебалеты в храмах и массовый секс в музеях.
Что «простой человек», на благо которого в предвыборных кампаниях работают все политики мира, наконец обретет заслуженное уважение, если конгрессы новой интеллигенции заблистают писателями, декламирующими с трибуны: «Pасхождений у интеллигентных людей всегда намного больше, чем у рабочих вагонремзавода!».
Oбозначенное место «рабочих вагонремзавода» в том светлом будущем, за которое матерятся друг с другом по телефону прогрессивные политики, становится как-то яснее даже самой непритязательной и широкой публике. Кому еще туманно, прояснят по дороге: вы не с нами? Вы – быдло, окружающая среда. «Мы должны предпринимать срочные меры для сохранения вида в неблагоприятных условиях».
И публика вдруг начинает подозревать, что это не оптический обман и не слуховая галлюцинация, а подлинная физиономия «таких хороших, светлых лиц», глаголющих прямым текстом свое истинное отношение к тем, от кого они настырно требуют поддержки и кого клеймят беспощадным и откровенным презрением за отказ.
Публика начинает ощущать, что все вышеперечисленное, возможно, прогрессивно, но как-то, знаете, не светло. Публика отступает, дабы лучше рассмотреть перспективу на расстоянии, вглядывается, вслушивается, вдумывается и заключает: криво, криво... И от остервенелого напора не прямеет, сколько ни дави.
Здесь самый момент бешено увеличить тиражи. Тараном пропихивать в массовое сознание новые меры измерения. Объективность, например, измерять «долгим эхом дождя». Покаяние – в «ахеджаках». Толерантность – в «шарлях».
Кстати, о них. О шарлях. О сакральных жертвах и оголтелых тиражах, по принципу «хавай на убой, пока обратно не полезет». Везде, если приглядеться, кривеет один и тот же сценарий сериала «На гребне шоковой информации». По одной и той же схеме: спад популярности – сакральная жертва – новый взлет.
Десятки лет как потухшая, после первых скандалов с карикатурами на смерть генерала де Голля газета, с общим тиражом 60 тысяч экземпляров, бесславно прозябавшая, среди обилия куда более профессиональных СМИ, напоминавшая о себе время от времени исключительно похабными картинками, в обрамлении пресных и откровенно мелко-любительских текстов, пробила потолок внезапным и страшным жертвоприношением, одним махом напомнив о себе целому искренне потрясенному миру.
Первый же, после кошмара, тираж порхнул до 1 миллиона экз. Вся европейская гвардия и мировая «толерать» затребовала, взахлеб и нарасхват: 50 тысяч экземпляров в Германию, более 300 тысяч – в Бельгию, делайте ваши ставки, господа, у кого рога длинней?.. Позади остались отметки 3,5, затем семь миллионов экз. Пять днeй спустя тираж в 7 миллионов увеличили еще на 300 тысяч, опережая бегущую волну...
За вашу и нашу. Равняйсь! Борись! Не боись! Налетай, бери флажок, становись в один кружок!
Haрасхват, как горячие пирожки. «У кумушки глаза и зубы разгорелись»: это успех, мы победили! Какой ценой – другой вопрос. Главное, нерест пошел, то бишь спрос, тираж, всеобщее признание, подлинные ценности, свобода слова и никаких там скреп.
Соболезнования смешались с поздравлениями и были успешно задавлены последними... Будущее обещало: это навсегда. «В очередь, сукины дети, в очередь!».
Совсем немного времени спустя, буквально пару дней назад: воистину, кто рано встает, тому принадлежит мир. В радиосводке новостей, в шесть утра, мелькнул интереснейший репортаж: оказывается, киоскеры в панике – не расходятся последние выпуски шарлей!
Причем не просто «вяло расходятся», а совсем лежнем лежат и даже подпревают. Прогрессивная общественность оскорблена в своих самых светлых чувствах: не жалко затраченных средств, но моральный, моральный ущерб! Никакой сознательности у народа. Tакое благое дело: за нашу и вашу, как-никак!
Интервьюируемые прохожие, покупающие в киосках разное многое вместо шарлей, гасят последние надежды на свободу мысли – просто безобразные реакции:– Но, простите, я покупала самый первый после трагедии номер, в знак траура там, да? В знак поддержки демократии там, да? Ну не постоянно же теперь его покупать – там и читать нечего!
– Кого? Ах, шарли... Нет, я такой мурой не занимаюсь...
– Вы серьезно? А вы сами это читали? И хотите, чтобы я за такое платил?!
– А чего там читать? Одна обложка! И та – дерьмо...
У меня зазвенело в ушах и потемнело в глазах. Это как увидеть за окном летающую тарелку и не из соседского сервиза. Все спят, и никто вам не поверит. Потому что повтора в следующем выпуске, увы, не будет.
И конечно, повтора не было. Дай Бог работу честному журналисту! Тщательно наведенные справки о последних тиражах шарлей повсюду упираются в бормотание о «временных трудностях сбыта». Если вспомнить вышеупомянутый сценарий запуска затухающей популярности – становится неуютно...
Сейчас, конечно, везде неуютно, но я тоже желаю понострадамить: вселенского хая не случится, даже и с сакральными жертвами. Какой-то абсолютно безучастный к увещеваниям иммунитет просто мешает и мешает прогрессу некоторых идей и даже вкусов.
Пропаганда – зло. Это правда. Потому что результат любой пропаганды – неверие. И значит, в какой-то момент публика непременно отхлынет, дабы лучше рассмотреть перспективу на расстоянии.
Герои, говорите? За вашу и нашу? А вагонремзавод?! А «окружающая среда»? Или они все «светлым и хорошим лицом» не вышли?
Криво, криво... и никак не опрямеет, хоть слюной изойди, хоть пали по оппонентам, на поражение. Криво. Откуда ни посмотри, сколько ни тиражируй.
Не прививается. Похоже, «окружающая среда» сама «предпринимает срочные меры для сохранения вида в неблагоприятных условиях».
