Один мало известный и быстро забытый современный писатель сказал как-то, что человечеству необходимы утопии, потому что без них не изменялся бы мир.
Неприятные события и факты, так или иначе порочащие утопию, немедленно маскируются общими крикливыми лозунгами
Он, конечно, имел в виду «не изменялся бы к лучшему». Потому что недостижимая мечта, как известно, «вперед и зовет, и ведет». Звучит и правильно, и красиво. Но требует многочисленных и въедливых поправок.
Во-первых, разоблаченные практикой утопии очень болезненно реагируют на разочарование и дезертирство своих воздыхателей и, как правило, вступают на путь принудительного террора, всеми возможными средствами, без смущения являя так и неизмененному их обещаниями миру свою подлинную суть.
Во-вторых, зацепившиеся таки за власть утопии, для удержания оной, немедленно обрастают бюрократизмом, потому что только бюрократизм создает иллюзию солидности и дальнейшего крепчания. Он становится рутиной, рутина – унынием, из уныния произрастает новая фантазия.
Cамое неприятное качество утопий – они необычайно живучи, вне всяких сроков годности и самых здравых смыслов. Никакие проштрафившиеся репутации, подкрепленные долговременными опытами, ужасающими фактами и головокружительными цифрами, не могут полностью нейтрализовать утопию дольше чем на одно человеческое поколение.
Вспомните любую революцию, разберите на составляющие, сравните обещания с результатами, доходы – с потерями, рассмотрите разницу общих достижений с первоначальным идеалом. Затем просчитайте, сколько поколений съест борьба за утопию.
Отметьте, через сколько поколений происходит возрождение из пепла той же самой идеи в слегка отхамелеоненном и весьма героизированном виде. И у которых по счету потомков снова глаза и зубы разгорятся на ими самими непознанную и потому влекущую страсть. Заново отштукатуренную утопию не смогут скомпрометировать никакие вдоволь хлебнувшие на практике свидетели ее несостоятельности. Утопии вечны и наркотичны.
В этом легко убедиться, если, например, послушать сегодняшних молодых (и не очень) западных коммунистов, утверждающих, что идея никоим образом не дискредитировала себя, но просто была неумело реализована. У Сталина и Мао не получилось, потому что они строили «не тот коммунизм».
Пустите нас – у нас получится, мы всем покажем! Все дальнейшие попытки выяснить у представителей подобной теории, каким образом они думают преодолеть текущие идеологические, экономические и прочие противоречия, дабы воплотить задуманное в жизнь, весьма наглядно подтверждают ее абсолютный утопический характер и единственнo возможный способ достижения – еще одну пламенную революцию. То есть все сначала и опять до полного посрамления, через поколения новых жертв.
В этом равно легко убедиться, если понаблюдать, как остервенело защищаются, не желая сдавать просиженных позиций, французский воинствующий социализм (можно сказать «общеевропейский», на примере французского), или безоблачная американская демократия, которая, так и не приняв во внимание многочисленные неудачи вдоль и поперек планеты всей, упорно продолжает насаждать свой белозубый глянец всем без разбора. Даже тем странам, в которых соотношение демократических сил или мультикультурализм невозможны по определению.
Защита забродивших утопий повcюду происходит по одной схеме: система выворачивает любые факты наизнанку и представляет их широкой публике той стороной, которая идет на пользу именно ей. Для оптимальной отдачи давно существует хорошо наезженный, нержавеющий механизм бюрократической идеологии, официальная религия которого – политкорректность. Даже в самые критические моменты работает без сбоев.
По очень простому принципу: неприятные события и факты, так или иначе порочащие утопию, немедленно маскируются общими крикливыми лозунгами, служащими скорейшему отделению причин от их следствий и полной путанице в оглушенных головах.
Пример: парижские события в редакции печально известного журнала, казалось бы, явно обозначившие крах всей системы, преступно снисходительной к таким опасным процессам внутри страны, как коммунаторизм (все равно что самоизоляция определенных групп населения по признакам этнической или религиозной принадлежности), и вытекающая массивная исламизация Европы, были незамедлительно забрызганы возмущенной слюной либерализма и закамуфлированны лесом лозунгов – «Расизм не пройдет!», «Все мы Шарли!», «Первая жертва террористов – ислам!», «А вот и не страшно!», «Проводить преступные параллели не позволим!».
Все пытающиеся проводить параллели и перечеркивать меридианы немедленно клеймятся позором как «разжигатели» и подлежат, по признанию-призыву известной журналистки, «выявлению и перевоспитанию». В общем, до зуда знакомая ситуация, уже опробованная в разных странах, при разных утопиях, предсказанная и расписанная вечным Оруэллом...
Известно также, каким образом происходит выживание общей массы и отдельных индивидуумов в период агонизирующей утопии. Большинство, даже и сознающее стервенеющую на глазах откровенную ложь, вынуждено в срочном порядке лепить себе, что называется, «запасную личность», своего рода этикетку «шарли», дабы под ее прикрытием продолжить сытное существование в мире «единой мысли». Все желающие добиться какого-либо успеха, особенно на медийных поприщах, будут вынуждены обозначить свое кредо и так или иначе присягнуть одобренным единой мыслью идеалам.
Несогласные, для наглядной демократии, будут время от времени появляться в часы пик медиатизированных теледебатов, в процентном содержании с оппонентами примерно один к четырем (один несогласный против четырех бичующих).
Тем временем за словесными завесами крышку на мультикультурной европейской скороварке сумеют снова завинтить, уповая, что, когда окончательно выкипит и все-таки рванет, спросят с тех, кто в тот трагический момент окажется у власти: левые – с правых, правые – с левых, шарли – с исламистов, исламисты – с шарлей.
И пока новая бойня разнокалиберных идей будет укладывать штабелями новые жертвы, в закромах короткой человеческой памяти зародится новая утопия, со старыми составляющими. Например, «свобода, равенство и братство – повсюду и всем подряд».
Скажете, такого не бывает – суровая практика показала? Но утопия-то нужна! Oна заставляет меняться мир. Заметили, как он, мир, изменился, со времен самых старых утопий?..
И все-таки самая живучая на земле утопия – либерализм. Это чванливое благообразие, паразитирующее и выживающее при всех других утопиях. Все другие утопии изначально настроены на абстрактное, но общее благо, потому и пытаются тянуть вверх род человеческий, сварливо огрызаясь, когда их начинают тыкать носом в тот неоспоримый факт, что какую утопию ни возьми – а воз и ныне там.
Либерализм выживает и переживает все другие утопии, потому что нацелен исключительно на самого себя и гарантирует самому себе полное удовлетворение самим собой и собственными потребностями. При любом раскладе любой утопии непременно будет существовать какой-нибудь либерализм, сам себя отстраняющий от общепринятого порядка и томно призывающий к мягкотелости во всем – от нравов и вкусов до эстетических критериев и телесных наказаний.Либерализм так же вечен и наркотичен, как все другие утопии, но имеет неоспоримое преимущество перед остальными: он абсолютно всеяден и непритязателен в отношении к морали.
Все остальные утопии заморачиваются определенной моралью, лепят из нее кое-какие ограничивающие абсолютную свободу «скрепы» и крепят ими собственный фундамент. Либерализм заложил принцип «у каждого своя мораль» (ср. «Теперь каждый имеет свое право!»), потому что так гораздо удобнее: прекраснодушие бухгалтерским отчетам не подлежит – попробуйте утверждать обратное, сатрапы!
Tам вам и слезинка ребенка Донбасса, и слезинка «Пусси Райот» – в одном флаконе. И значит, так много можно самому!.. При таких красивых убеждениях и такой спокойной совести, раз и навсегда твердо решившей, одна за всех: все, что слева – хорошо, все, что справа – плохо.
Либерализм незыблем, потому что обладает пожизненным классическим иммунитетом «мы за мир». За тот самый, который туда-сюда-обратно пытаются изменить все другие утопии и в котором он всегда играет роль благодушного диванного подстрекателя. В котором кто-то всегда будет должен что-то уступить другому. Весь вопрос, кто реально должен, что должен и кому. А здесь вряд ли когда-нибудь удастся достичь единодушия...
Пока корячатся в стараниях и корчатся в агониях утопии, либерализм утирает праведную слезу: «Простите нас, пришельцы!..».
