Михаил Бударагин: Мир придет с фронта

Война многому учит даже тех, кто далек от фронтовой полосы.

И только на фронте люди пока говорят друг с другом

Скажем, она дает прекрасные уроки разрыва с тусовкой. Когда мою прошлую колонку коротко похвалил ополченец Святослав Голиков, человек, которого я не видел никогда в жизни, я счел это самой высокой наградой, которую мне приходилось принимать в своей жизни. Большего – не нужно. Ради этой похвалы можно навеки стать нерукопожатным среди наших проукраинских болтунов и бездельников, не жалко.

И я хотел бы отдать долг всем тем, кто воюет сейчас – тем, кто замыкает Дебальцевский котел, кто готовится снова идти на Мариуполь, кто мало спит, плохо ест и мерзнет этими сырыми февральскими ночами – небольшим рассуждением о том, с чем мы их встретим, когда они вернутся домой.

Война – это самая лучшая школа ненависти, особенно это касается тех, кто сидит в тепле и уюте.

Мы для значительной части украинцев давно уже «оккупанты», «вата», «рашисты», они для нас – «укропы» и «каратели», и весь этот черно-белый мир режет нас по живому каждый день. Нельзя не реагировать на то, как уничтожают Горловку, невозможно не порадоваться тому, как замыкают этот страшный Дебальцевский котел.

Бойцы ВСУ тоже как-то обходятся без «колорадов» и «оккупантов»: оказывается, ополченцы куда лучше, чем их собственное командование (Фото: Николай Муравьев/ТАСС)

Верно и обратное: невозможно не закрыть молча глаза на «отдельные недостатки» «молодой киевской демократии», там ведь «наши» воюют с «сепарами», а вот любую ошибку врага так радостно обсасывать: ааа, мол, гречки нет, рубль падает и так далее.

Эта бесконечность (а остановиться некогда и некогда) порождает в итоге ненависть, помноженную на нежелание услышать противоположную сторону. Каждый говорит сам с собой и со своей тусовкой, отсекая все, что не укладывается в нужный формат.

И только на фронте люди пока говорят друг с другом. Залпами, зачистками, обменом пленными, неожиданными ударами и долгожданными прорывами. И оказывается, что здесь для ненависти остается совсем немного места.

В тылу ненавидеть и призывать смерть куда удобнее, особенно прекрасно отдавая себе отчет в том, что смерть, как пел классик, – это «то, что бывает с другими». Со «своими», с «чужими», с героями, с нелюдью, но не с тобой, не с теми, кто тебе близок. Они все здесь, сюда не долетают снаряды. А там, куда долетают, уже не до проклятий: завтра ползущему рядом товарищу может оторвать руку, ногу или голову.

Не со зла. Просто так бывает. Персонально предъявить за смерть очень часто просто некому: это же не штыковая атака, где все лицом к лицу. А за линией фронта пущенным тобой снарядом может оторвать руку, ногу или голову врагу. Оно только в фильмах красиво выглядит, а в жизни – очень неприглядно, грязно, жалко.

Радоваться тут нечему, злорадствовать странно.

Игра на равных. Как писал Твардовский, рассказывая о битве Василия Теркина с немцем:

Немец горд. / И Теркин горд. – / Раз ты пес, так я – собака, / Раз ты черт, Так сам я – черт! / Ты не знал мою натуру, / А натура – первый сорт. / В клочья шкуру – Теркин чуру / Не попросит. Вот где черт! / Кто одной боится смерти – / Кто плевал на сто смертей. / Пусть ты черт. Да наши черти / Всех чертей / В сто раз чертей.

В этом нет ни ненависти, ни презрения, одно только желание – победить.

Русская военная традиция не знает жажды вражьей крови: пожалуй, лишь Илья Эренбург со своим наделавшим шуму призывом «убей немца» нарушил негласное правило принимать войну не как пахоту, работу, тяжкий труд, а как возможность отомстить. Не случайно в одной из главных песен Великой Отечественной – «Священной войне» – сметает врага стихия, «волна народная». Цунами не знает жалости, но и личной мести не ведает.

Так и сегодня.

Я читаю текст все того же обычного ополченца Святослава Голикова и нахожу там слова не ненависти, а понимания. Вот что пишет Святослав: «Помните, что сказал комбат Купол? «Это братская война, которая никому не нужна». Никому из нормальных людей, разумеется. Банально, но факт.

Я несколько раз прокручивал видеозапись той самой первой их встречи с Моторолой и смотрел на лица уезжавших на ротацию бойцов из нового терминала. Это были те самые люди, которые некоторое время назад стреляли в меня и в которых стрелял я. И знаете что? Не было ненависти. Горечь, боль, обида... Но не ненависть».

Купол и Моторола ненавидят друг друга меньше, чем два взятых наугад «диванных» бойца.

Я смотрю видео с комбригом Алексеем Мозговым и не вижу ничего о том, как нужно «крошить укропов». Нет, Мозговой говорит о том, что солдаты похожи друг на друга куда больше, чем это кажется со стороны. Ремарк описал этот закон еще в 1929-м, когда вышел в свет роман «На Западном фронте без перемен», но хорошее – повтори.

Или вот Александр Захарченко в захваченном Углегорске говорит о том, что не собирается устраивать бойню: сложившие оружие уйдут живыми.

Бойцы ВСУ в свою очередь – когда доходит до дела – тоже как-то обходятся без «колорадов» и «оккупантов»: оказывается, ополченцы куда лучше, чем их собственное командование.

И все устали. Серый от недосыпа Захарченко, медленно и устало произносящий такие важные слова Мозговой – у всех не румяные щечки, не бодрый взгляд. Мы слишком быстро забыли, что нужно считать важным простой бытовой комфорт: горячая вода, тепло, свет, возможность спать на мягкой постели – они там, на фронте, лишены всего.

И как-то сразу не до проклятий, вот ведь удивительно. Выспаться бы, помыться да поесть, а потом уж, наверное, можно подумать обо всем остальном.

Я очень надеюсь, что когда все эти люди выспятся, поедят и сменят форму на гражданку, они смогут убедить всех виртуальных бойцов обеих армий в том, что война – это не повод для ненависти. Война – это повод для мира, и у нас пока еще есть язык, на котором мы можем это обсудить.