Михаил Бударагин: За порогом

Есть расхожее и очень успокаивающее выражение «стоять на пороге перемен»: то есть перемены видны, но мы пока тут, а они пока там, и есть время немного подготовиться. А вот подготовимся и сразу зайдем.

1

Почему мы вообще считаем, что для них сетевой мир «виртуален», а не «реален»? Откуда, скажите, у нас такая уверенность?

Спешу разочаровать: мы уже за порогом, и именно это нахождение внутри контекста мешает понять, насколько глубоки перемены, свидетелями и участниками которых мы являемся. Нам не сбежать от собственного опыта и представлений о будущем, вырастающих из нашего прошлого, поэтому приходится ловить обрывки фраз, угадывать очертания и ощупывать в черной комнате слона.

Не уверен, но полагаю, что нечто подобное испытывали современники Гуттенберга: ясно, что происходит нечто эпохальное, но как осознать масштаб, когда вся твоя жизнь – ремесленные улицы маленького города?

Эпохальность мобильных устройств до сих пор воспринимается многими со скепсисом: мы слишком привязаны к старому контексту, и трудно понять, где же она, столько раз обещанная цифровая революция, где ее плоды?

Все ведь пока – то же самое, если взглянуть поверхностно. Ходят поезда, летят самолеты, люди фотографируют еду, чтобы выложить ее в Инстаграм, ну вот уж великие перемены, право слово.

Но революция совершается. Мы далеки от ее финала, но можем видеть, как она разворачивается, и даже – ну а вдруг – предположить, чем она завершится. Ключевое слово здесь, как и в любой другой революции, – дети.

2

Стоит отметить, что исследования того факта, что гаджеты и Сеть радикально меняют представление человека о нем самом, ведутся довольно успешно по разным фронтам.

Приведу лишь два примера.

Вот, например, нашумевший эксперимент с отключением подростков от средств коммуникации: опыт тяжелый, не слишком удачный и уже сейчас анализируемый как травматичный (всего 10 лет назад о травматичности вообще не шло бы и речи). Обратите внимание не только на психологические, но и на физиологические реакции, это заслуживает, мне думается, отдельного компетентного разбора.

Или, скажем, демограф Марк МакКрайндл осторожно рассуждает о том, что «поколение Альфа» (дети, родившиеся после 2010-го) могут оказаться не совсем такими, какими мы готовы их себе представить.

3

Есть, однако, в самих методиках исследования вполне очевидный изъян, но признать его – значит почти полностью лишить специалистов инструментария исследования.

Но я – не ученый, и потому позволю себе обобщение, совершенно не подтвержденное долгими разысканиями и опытами. Считайте гипотезой, в общем.

Ошибка нынешних взрослых в отношении детей состоит в том, что первые воспринимают (по инерции, исходя из собственного опыта) Сеть и гаджеты как некую отстраненную, внешнюю среду. То есть существует «реальный» мир, в нем все время что-то происходит, а ему противопоставлен мир «виртуальный», где то, что происходит, осмысляется, высмеивается, переживается. Если кто-то когда-то в детстве писал что-нибудь в дневник, то вот она – ближайшая аналогия. Сетевые дневники, мол, ничем не отличаются от обычных: ну, немного эксгибиционизма, конечно, но пустяки, дело житейское.

Это не так.

Если взрослый человек способен тратить на социальные сети больше тридцати-сорока минут в день (за это время можно успеть все) и корить себя за то, что, возвращаясь из отпуска, снова просиживает там по четыре часа, то есть отделять себя от Сети, то ребенок пяти лет это не умеет и не может уметь.

Сетевая зависимость взрослого человека (например, моя – ну, Бударагин, какого черта через каждые пятнадцать минут смотреть ленту Твиттера, там что – Британия объявила войну Аргентине?) еще может быть осмыслена им как зависимость, но с ребенком эта схема уже не работает.

У нас есть память о том, что можно прийти в десять часов вечера с хоккея с замерзшим носом и синяком в половину лица (во дворе, знаете ли, играли без масок), то откуда этой памяти взяться у них? И почему мы вообще считаем, что для них сетевой мир «виртуален», а не «реален»? Откуда, скажите, у нас такая уверенность?

4

Я две недели наблюдал за детьми (четыре-семь лет) из разных стран: Россия, Израиль, Германия, Польша (дети были хорошие, и родители – нет, вовсе не какие-то там забулдыги, которые с утра до ночи валяются перед телевизором или хлещут пиво), и к концу второй недели неожиданно поймал себя на мысли о том, что не имею права относиться к детям так, как того требует классическая педагогика.

Она говорит о том, что ребенок познает мир через игру, не уточняя, за неимением данных, где именно происходит эта игра и какими должны быть ее базовые свойства.

Вполне вероятно, что эта игра скачана на родительский планшет или представляет собой – до поры до времени – тот или иной мультфильм, приложение для рисования etc. Родители, конечно, по мере сил обеспечивают связь ребенка с миром, который сами считают «реальным», но гаджеты и беспроводной интернет уже сделали два мира равнозначными. И то ли еще будет, когда эта вариативность столкнется с первым – хотя бы отчасти сознательным – выбором.

Будет ли в этом случае четырехчасовое сидение в Сети осмысляться как тревожные признаки?

Будет ли вообще вытеснение «реального» мира «виртуальным» психологически кризисным, как это происходит с теми, кто впервые увидел компьютер не в три года, а в тринадцать?

5

У меня нет ответов на эти вопросы. Дети шести лет, обращающиеся с планшетом лучше, чем я, просто еще не выросли.

Но наивно думать, что эта революция, внутри которой мы случайно оказались, обойдет нас стороной. Еще более наивно предполагать, что можно взять и запретить, и все проблемы мигом сами решатся. Показная воспитательная суровость неплохо работает, когда ты живешь в домике посреди тайги и рано утром идешь на рыбалку, чтобы сварить ухи. В остальных случаях о словах «запретить» и «ограничить» стоит забыть.

И придумать альтернативу. Хоть какую-то, пока нас все это не перемололо окончательно.