Михаил Бударагин: Жизнь после Фрейда

30 марта 1896 года, 117 лет назад, в свет вышел первый труд о психоанализе, одном из самых увлекательных философских учений ХХ века и одной из самых распространенных психологических практик нашего времени. С той поры все изменилось настолько сильно, что сегодня мы уже с трудом отличаем, кто нормален, а кто – не вполне, и психология ответов не дает.

1

Мы – это не сумма физиологических реакций, сегодня это кажется очевидным, но в 1893-м представлялось едва ли не ересью

Молодой австрийский ученый Зигмунд Фрейд, чье имя даст название целой школе, опубликовал в очередном номере журнала Revue Neurologique короткую статью «Наследственность и этиология неврозов». Сам номер, стоит заметить, был посвящен памяти умершего три года назад Жана Мартена Шарко, того самого автора одноименного расслабляющего душа.

Шарко, в чьей клинике стажировался Фрейд, оставаясь в логике психиатрии XIX века, расширяет практику лечения истерик (так, например, он первый стал принимать мужчин, а среди них попадаются те еще истерички – до Шарко истерика считалась только женской болезнью) и активно вводит в практику гипноз, но так и не может уйти от связи психики и физиологии. Психиатрия до Фрейда – «мышечная»: казалось, что стоит измерить пациенту череп, поместить его в горячую ванну или дать успокаивающих капель – и все пройдет.

Но часто не проходило.

Фрейд важен для нас, прежде всего, тем, что заложил основы нового взгляда на человека. С ученым спорили, над ним принято посмеиваться до сих пор («Иногда мужской половой орган – это просто мужской половой орган», говорят те, кто не понимают, что Фрейд – это вовсе не о сексе), но революция Фрейда открывает нам нового человека, существо с историей и глубинами, до которых нужно докапываться. Мы – это не сумма физиологических реакций, сегодня это кажется очевидным, но в 1893-м представлялось едва ли не ересью.

Люди, доказывает Фрейд, сложный продукт культуры и цивилизации, и если продраться через напластования мифов, социальных навыков и моральных ограничений, можно обнаружить, что спрятанные в нас страхи – куда больше нашего понимания о них. Чтобы открыть детскую травму, мало принять успокоительное. Фрейд упорно ищет и находит не симптомы болезней, а их первооснову, которая состоит в том, что в самом раннем детстве (фрейдовская классификация раннего развития до сих пор является основой почти всех исследований детской психики) мы находимся в состоянии стресса.

2

Проблема же состоит в том, что вся современная психология в той или иной степени основана на открытиях австрийского психиатра, но сегодня их уже категорически не хватает, как не хватало человеку начала прошлого века душа Шарко. Хорошо бы сказать, что психоанализ устарел, но такое объяснение малоудовлетворительно.

На первый взгляд, идея о том, что мы – продукт цивилизационного невроза, все меньше «бьется» с той жизнью, которая нас окружает, и особенно с той жизнью, которую мы создаем себе сами. И кажется, что проблема кроется именно здесь. Отчасти в пользу этой уже довольно распространенной идеи свидетельствуют все новые и новые симптомы старых болезней. Вот, например, одна из главных обсуждаемых в последнее время идей – о том, как Сеть влияет на рост (кое-кто называет это «эпидемией») нарциссизма. Разумеется, нарциссизм как клинический симптом тяжелого расстройства личности выделяется довольно давно (о самовлюбленности как о патологии писал еще в 70-х знаменитый психоаналитик Отто Кернберг), но социальные сети делают рост этой патологии взрывным.

Все так. Значительная часть громких заголовков о том, что «психологи бьют тревогу» – именно о таком масштабировании. Было три случая на сто, стало двадцать три, это – огромный скачок, но пока еще количественный.

Человеку нужно общение» – еще не павший, но уже стремительно теряющий былые очертания бастион нормы

Главный пример здесь – головная боль родителей и учителей – синдром дефицита внимания, у современных детей уже почти повсеместный, но не переходящий клиническую черту. То есть, да, они отвлекаются в пять раз чаще, чем их сверстники в 1980-м, но с этим – при должном педагогическом таланте – можно справиться. Кризис действительно налицо, но он – видимая часть грандиозных перемен, внутри которых мы находимся.

И именно эти перемены ставят перед нами главный вопрос – о характере и качестве психологической нормы.

3

Для того чтобы понять, что такое норма, нужно представить себе не просто человека, у которого в голове что-то происходит, но человека, живущего в обществе, взаимодействующего с ним, вписанного в сложные социальные конструкции. Во всем мире клинические расстройства – это, если совсем упростить, те, которые мешают жить тебе и окружающим. Норма – не синоним здоровья, а лишь описание твоего совпадения с окружающим миром.

Если ты боишься синего трамвая, то это – допустимая фобия (приблизительно идентичная фобии «остаться одной»), а вот если ты заставляешь коллег по работе идти по коридору первыми, чтобы синий трамвай задавил сначала их, то врача тебе вызовут довольно быстро. При этом если ты расскажешь своей подруге о том, что «нужно замуж, чтобы не остаться одной», никто не поведет и бровью. В обоих случаях – фобия, в обоих она касается окружающих, но результаты, как мы видим, совсем не одинаковы.

Приведу лишь два простых примера, которые не столько отвечают на вопросы, сколько заново их ставят. В Британии у все большего числа подростков проявляются симптомы «острой социальной самоизоляции», а в Японии существует целый класс молодых людей, которых называют «хикки». Добровольный отказ от социальной жизни еще сто лет назад не мог быть столь массовым: не существовало форм эскапизма – уходить в скит не каждый способен, а вот в онлайн-игру – сколько угодно. Работа есть в Сети, заказ продуктов, одежды, предметов гигиены можно делать там же.

И родители таких детей понемногу сдаются. Да, сопротивление по инерции еще идет, но поколенческий конфликт, одна из переменных общественной жизни за тысячелетия ее существования, все больше сглаживается. Хикки не конфликтуют, они просто уходят, но не в лес, не в наркотики и алкоголь, а в себя. Не демонстративно. Тихо и ежедневно. Там, в Сети, происходит какая-то жизнь, распадаются и вновь создаются социальные связи, и даже выстраиваются подобия иерархий, однако все это как раз необязательно. Хочешь, сиди котиков рассматривай целый день.

«Человеку нужно общение» – еще не павший, но уже стремительно теряющий былые очертания бастион нормы. Уже не очень нужно, всю социальность XX века, всю выпестованную учениками Фрейда конструкцию межличностных связей, всю сексологию (думаю, с нее и начнется) придется пересматривать заново.

4

Новая социальность – это первая атака на ту психологию, которую мы сейчас считаем единственной. Вторая атака, еще более сложно устроенная, ведется нейробиологами и фармацевтическими корпорациями.

В замечательном труде нобелевского лауреата Эрика Канделя «В поисках памяти» (книга переведена на русский язык и издана), который начинал как психиатр, а сейчас – один из самых известных нейробиологов в мире, рассказывается о проводимых с 70-х годов экспериментах по контролю над кратковременной и долговременной памятью.

Почти 700 страниц Кандель, осторожно говоря о мышах, обезьянах и моллюсках, подводит читателя к довольно тривиальной мысли. Если память – это хотя бы отчасти «механика», которая конструируется, благодаря нейронам, а три перспективных направления исследований, где смыкаются нейрофизиология и психиатрия, касаются развития социальности, не может ли это означать, что фармакологически можно лечить не только депрессию и шизофрению (к сожалению, их сейчас почти всегда «забивают» таблетками), но и что-нибудь еще? Например, асоциальность, о которой Кандель говорит вскользь.

Позволю себе привести еще один пример, последний.

Никаких далеко идущих выводов я делать не буду, расскажу лишь о том, что не так давно ради эксперимента я изучал несколько открытых групп соцсети «Вконтакте», населенных школьниками, и публиковал там время от времени небольшие тексты (четыре-пять абзацев) провокационного характера. В этих текстах обязательно присутствовало «слово-якорь», безусловный раздражитель (например, «ТП» (расшифровывать не буду, захотите – погуглите), или «альфонсы» – привожу самые печатные), хотя сама идея текста была отлична от «слова-якоря».

Итог моих скромных трудов состоял в том, что вокруг «якоря», как железные опилки, к которым поднесен магнит, и выстраивалась «дискуссия», формировались «мнения» и велись бои. На каком-то этапе я выходил из полемики и обращался в «личку» к наиболее активным представителям противоборствующих сторон с просьбой пересказать мне содержание четырех абзацев. Не скопипастить, а именно пересказать.

Ни-че-го.

Когнитивные (познавательные) способности, развитие которых при здоровых психических реакциях должно протекать почти одинаково, оказались словно бы «заблокированными». То есть в действительности они были развиты, ведь люди оказались в состоянии понять мой вопрос. Однако то, что в школе называлось изложением, им оказалось не под силу, причем без каких бы то ни было сложных манипуляций: просто кто-то, пока мы читали Фрейда, вырос в полном «Вконтакте».

Осталось представить, что случится, когда до идеи избавления человека от когнитивных способностей (или прибавления – кому как нравится) доберутся фармакологи.

А они ведь доберутся, и довольно скоро.