Михаил Бударагин: Тоталитарненько

Я сам, признаюсь честно, выгляжу довольно специфически и даже родился в Потсдаме, поэтому новость о том, что сочинские плакаты с белокурыми и бесстрастными персонажами обвиняются уже почти в «фашистскости», воспринял с тревогой. Мало ли что.

Ларсу фон Триеру как художнику нужен Гитлер, никаких случайных оговорок не бывает, но ведь не Триер первый, не он последний

Без шуток. Тема противостояния Европы (и России как части Европы, разумеется) и нацизма – ключевой символический сюжет всего мирового порядка. Здесь проходит очень важный водораздел, здесь установлены сигнальные флажки: «это нельзя», «это неправильно», «один раз мы уже за это поплатились». До поры до времени флажки действительно работали, что уберегало Европу от повторения грустной истории Германии 30-х.

Но все последние новости с фронтов антинацизма (как и в России – с фронтов десталинизации) свидетельствуют о том, что, во-первых, у России с Европой появились общие проблемы, а, во-вторых, на этих фронтах у нас – существенные трудности и с тактикой, и со стратегией.

К сожалению, людей, которые видели тоталитаризм только на страницах учебников, сейчас, в эпоху, когда можно уже почти все, практически невозможно ни в чем убедить гекатомбами жертв и газовыми камерами. Мало того, но и сами методы убеждения переживают явный кризис.

Великая идея противостояния нацизму на практике упирается, например, в львовский инцидент, когда, согласно причудливой логике демократии, право нации на историческое самоопределение вполне допускает любой фашизм. То есть вообще-то нацизм – зло, но если...  Это «если» делает любую борьбу бессмысленной. Невозможно оперировать Дахау, Холокостом и Львовом одновременно, потому что это работает исключительно как мертвый идеологический конструкт, в который нормальный человек не поверит никогда.

При этом соседняя инстанция изгоняет из Канн Ларса фон Триера, который, представляя свою «Меланхолию», в меланхолии наговорил странных слов о том, что симпатизирует Гитлеру, затем долго за свои слова извинялся и в общем как всякий настоящий художник запутал всех.

Администрация Канн права, а фон Триер – нет, но в Европе крайне правые идеи пользуются все большей поддержкой (Марин Ле Пен – в тройке самых популярных политиков Франции), потому что всякий может быть уверен, что наказывают за слова, а за дела наказывать уже страшно.

Европа 30-х тоже боялась Гитлера, так что ничего нового. И чем дольше антинацизм будет оставаться не подкрепленной никакой реальной практикой идеей, тем больше вероятность реванша сил, которые готовы поднять на щит не только фашистскую эстетику, но заодно и этику с политикой.

«Не пугайте нас фашизмом, разберитесь с мигрантами», – говорят в Европе. «Не пугайте нас сталинизмом, начните сажать коррупционеров и дайте людям достойную работу», – говорят в России.

Именно поэтому и появляются пресловутые сочинские плакаты, буквально воспроизводящие эстетику «большого стиля». Демократия, какой бы она ни была, на определенном этапе своего развития должна убедительно доказать, что она лучше тоталитаризма. То есть, наверное, теоретикам это и так понятно, но по прошествии более чем полувека на слово уже верится с трудом.

Можно сколько угодно запрещать любых исторических деятелей, проблемы это не решает ровно до тех пор, пока люди умеют читать и готовы вычитать в источниках и интерпретациях все, что им для счастья нужно.

Ларсу фон Триеру как художнику нужен Гитлер, никаких случайных оговорок не бывает, но ведь не Триер первый, не он последний – вспомним Кнута Гамсуна и Юкио Мисиму. Этому можно найти ответ: в свое время фашизму противостояли нобелевские лауреаты Томас Манн и Герман Гессе, и у них, в отличие от фестивальных чиновников, получилось.

Тем, кто собирается покупать недвижимость в Сочи, нужен «большой стиль», целевая аудитория плакатов угадана очень точно: высшая раса, горы, элита и так далее. Каждый может достроить логическую цепочку в меру своего разумения. И с этим нужно бороться, но не доносами на художников, а долгой и тонкой работой с элитой, которую – и опыт мэра Лондона, рассекающего на велосипеде, доказывает это со всей убедительностью – можно научить вести себя по-человечески.

Лучшая прививка от любой диктатуры – этот ведь не запреты, а честность, и именно ее не хватает ни нам, ни им.