Михаил Бударагин: Право слабого

К сожалению, все аргументы о виновности тех или иных институций в том, что питерские школьники за долг в 10 рублей устроили экзекуцию ученику их же школы, не выдерживают никакой критики.

Я бы рад присоединиться к возмущенному хору тех, кто считает, что дети – упыри, но это очевидно, и что это меняет? Упыри, да, спасибо, что разъяснил, Капитан Очевидность.

Муж бьет жену? Сама виновата. Родители бьют ребенка? А, ничего, наука ему на будущее. Наши бьют чужих? Молодцы. Чужие бьют наших? Тоже молодцы, но жаль, что не наши чужих

Но никакого «куда страна докатилась за 10 лет» не получается. В романе английского писателя Уильяма Голдинга «Повелитель мух» (опубликован в 1954 году) милые британские дети мучают и унижают слабых с таким же тупым остервенением. К нашему общему прискорбию, люди, которые любят рассуждать о падении нравов, образованности и культуры, романов не читают. Вопрос о том, куда «докатилась» Англия в 1954-м, остается открытым.

Виноваты родители? Несомненно, но ведь и это далеко не новость. Как будто существовало такое время, когда все поголовно родители внимательно следили за детьми, читали им на ночь «Карлсона» и воспитывали в них лучшие чувства круглосуточно. Я ничуть не оправдываю родителей подростков, мучавших ребенка: они, разумеется, должны понести наказание гораздо более суровое, чем их дети, но что это изменит?

Ничего. Как ничего не изменит и совершенно необходимое наказание учителей, которые спокойно наблюдали за тем, как школьники демонстрировали друг другу злополучный ролик.

Проблема ведь не в том, что плохи родители, учителя, дети. Проблема в том, что называние виноватых и призывание на их головы самых страшных кар автоматически снимает всякую ответственность со всех остальных. Да, мол, есть у нас паршивые овцы, а мы-то хорошие, раз громко покричим о смертной казни.

И это очень странно, потому что все современное российское общество, где дети изощренно мучают других детей, построено исключительно на том, что у слабого нет права на существование. Дело ведь не только в нашей поп-культуре, которая работает только на то, чтобы доказать всем, кто этой культурой живет, что всякий, кто не выгрыз себе место под солнцем, должен уползти куда-нибудь в угол и умереть там молча. То есть телевизор и компьютерные игры – конечно, зло, но объяснение не слишком удовлетворительное.

Дело еще и в том, что мы сами почти всегда готовы поддержать любое, пусть и самое глупое насилие.

Муж бьет жену? Сама виновата. Родители бьют ребенка? А, ничего, наука ему на будущее. Наши бьют чужих? Молодцы. Чужие бьют наших? Тоже молодцы, но жаль, что не наши чужих. Милиция бьет пьяного? Нечего напиваться. Не мы, добрые люди, совершаем насилие, но мы его оправдываем. Мол, как это водится, взять бы всех, кто нам не нравится, да и упечь бы куда-нибудь подальше. Это, в общем, тоже не новость и не «особый путь», Стивен Кинг в знаменитом романе «Оно» описывает буквально такую же Америку, с теми же пороками и с теми же детьми, просто как про городские пригороды России «нулевых». Мы тут на полвека отстаем, но ведь и исправляться не очень стремимся.

Общество с трудом учится элементарной терпимости к любым другим. Я многажды сталкивался с искренней ненавистью к геям и сам всегда терялся, потому что, не будучи геем, совершенно равнодушен к ним, как равнодушен к целующимся в метро парочкам. Это их жизнь, я сексуальные пристрастия судить не нанимался. Однако же я никогда не встречал такой же лютой, как к геям, неприязни, скажем, к гопникам, сидящим на корточках и щелкающих «семки».

Гопником быть можно, а геем – нельзя, как нельзя быть инвалидом, как нельзя быть пенсионером, как нельзя спокойно покрасить волосы в оранжевый цвет. Нельзя быть другим, нельзя быть слабым – это жестоко карается кастовым российским обществом, где гопнику позволено все, а юному скрипачу с длинными пальцами стоит всегда бояться за сохранность инструмента. «Ишь, пиликает». И вообще, «какой-то ты чего-то очень умный вдруг, не дать ли тебе в репу?»

Российское общество и к дедовщине ведь относится вполне лояльно («а что, пусть деды молодых поучат, не разломаются»), и к тюремным порядкам вообще благоволит, распространяя их где только возможно, хоть в школе, хоть на работе.

Было бы очень странно, если бы в таком обществе не рождались бы такие дети. И было бы еще более странным, если бы окружающие тут же не делали бы этих детей – уродов, злых, испорченных, каких угодно – единственными крайними. Ну, если вам так легче, пусть будет так, но есть в этом омерзительное лукавство, которое хуже всяких издевательств.

Именно поэтому в России, вопреки всяким рассуждениям о «загнивающем Западе», необходимо, как картошку, насаждать политкорректность, то есть насильно, потому что по-другому гопников ведь не убедишь, не будем строить иллюзий – прививать уважение к любым меньшинствам, к любым слабым, к любым другим. Здесь, разумеется, тоже будет не избежать перегибов, свойственных широкой русской душе, но через два поколения мы получим детей, которые будут бояться бить – не потому, что получат сдачи, и не потому, что их посадят, а потому, что бить – это не круто, и те, кто бьют, прозябают потом всю жизнь в трущобах.

Но это, конечно, мечты. Россия, пока сама себя не истребит (а народу много, есть где разгуляться), будет жить по праву сильного, а не по праву равенства всех людей. Равенство – это для слабаков, известное дело, а мы уж тут сами знаем, как надо детей воспитывать, женщин укрощать, оберегать покой общества от тех, кто спит не с теми, с кем должно, презирать инвалидов и отворачиваться от стариков.

Пусть победит сильнейший, говорят вслед за всеми остальными петербургские школьники. Они еще маленькие, что вы, просто слишком буквально все понимают. Вырастут, будут бить, не оставляя следов.