Андрей Архангельский: Фрики и еврозомби

Когда политика приобретает черты поп-культуры, попса становится политикой: «Евровидение» – тоже политика, такой же «сигнал» мировому сообществу, как, скажем, и юбилейный парад Победы в Москве. Эти два мероприятия сопоставимы и по уровню шума, и по содержанию месседжа: «Мы – крутые». «Евровидение» – это и есть парад Победы на европейский лад: это символ того, что «народы обнялись» и им по-прежнему хорошо и весело; что европейские принципы и ценности торжествуют.

В пародии на поп-культуру сегодня больше смысла, чем в самой поп-культуре. Благодаря пародии мы понимаем, наконец, и смыслы эстрады, и ее ущербность

«Евровидение» до недавнего времени было главным отражением евростандарта в области духа и эстетики. Никто не помнит лиц и имен участников «Евровидения», но зато каждому знаком тип певца, который, как правило, преобладает здесь. Этот тип настолько же безликий, насколько и узнаваемый: это ничто, которое выдает себя за все. Старая Европа, которая жаловалась в последние годы, что ее якобы обходят призами на «Евровидении», сама не понимает своего счастья. В конкурсе торжествовал до недавнего времени если и не европейский «товар», то европейская идея «стерильности удовольствия»: выхолощенность, безжизненный оптимизм, равенство – за счет тотального нивелирования, стирания личности. Главная примета певца на «Евровидении» – отсутствие отличительных черт. Это уже не певец, а зомби, еврозомби. Это был подлинный заповедник – место, где зомбяшек можно было увидеть всех вместе.

Удивительны те, кто радовался победе Димы Билана как победе русского оружия, – на самом деле это была победа евростандарта: единственное национальное у Билана – несвойственное европейским исполнителям мессианство, отношение к победе на конкурсе как к великому духовному прорыву России – и одновременно как к ее бескорыстному культурному дару всему человечеству. Евростандарт, помноженный на русскую страсть, дает абсурдный результат: огромные, нечеловеческие усилия, потраченные на пустоту.

Но торжество евростандарта на конкурсе уже стало его поражением: на фоне убийственного формата все чаще выделяются и побеждают фрики – те, кто эти стандарты сознательно нарушает и высмеивает. Самых ярких вы знаете – это финская группа «Лорди» или Верка Сердючка. Но гораздо интереснее те, кто занимает на конкурсе промежуточную позицию: кто не делает ничего, чтобы «понравиться всем» или «запомниться всем». В эту категорию попадают в этом году и наш Налич, и бельгиец Том Дайс с песней Me And My Guitar, и датчанин Томас Невергрин. Обязательным элементом «Евровидения» становится и песня с политическим подтекстом: в прошлом году это были грузины, не доехавшие, правда, до Москвы; в этом – турецкая группа maNga с песней We Could Be The Same.

Но если такие, как Налич, все же доходят до финала, это означает смену вех в массовом сознании (фото: eurovision.tv)

Сами по себе эти исполнители весьма обычны, однако, чтобы выделиться на фоне безжизненного евростандарта, достаточно просто оставаться человеком. В этом смысле и они смотрятся фриками – особенно на взгляд русского обывателя, который рвет на себе волосы в преддверии того, что «позор России увидят все». Но если такие, как Налич, все же доходят до финала, это означает смену вех в массовом сознании: еще несколько лет назад незыблемыми критериями успеха считались «качественно сделанная музыка», «сексуальность», «хороший голос». «У нее/него есть голос», – говаривалось с гордостью про тех, кто старательно брал верхнюю ноту на сцене; притом что голос у поп-певца (то есть физические голосовые данные) – отнюдь не самое главное в эстраде.

Но сегодня эти критерии, судя по всему, уже никого особо не парят: соответствие стандарту как-то незаметно перестало быть высшей целью в жизни – надоело, перекормили; массы хотят теперь прикола, ржача и детской непосредственности. И самое интересное теперь в конкурсе – не состязание отдельных певцов или голосующих народов, а борьба тенденций: фрики против еврозомби.

Фрики – явление интернациональное. Появление фриков в Сети (интернет-мемы*) стало культурным феноменом последних лет. Причем фриками становятся независимо от желания или нежелания исполнителей – на эту роль их назначает сетевое сообщество. Интернет-мемы нужны, например, офисным работникам, чтобы отвлечься от рутины, тупо поржать во время рабочего перерыва, считает музыкальный критик Борис Барабанов. И если репер Сява сознательно подыгрывает публике, то мистер Трололо (Эдуард Хиль), 50 лет назад записавший известный вокализ, и в мыслях не имел смешить; однако современным его слушателям в Сети кажется, что певец пребывает в состоянии прихода, о чем и свидетельствуют издаваемые им все более эйфорические звуки. (В этом смысле и Александр Рыбак, победитель «Евровидения-2009», воспринимается зрителями скорее как «мем», чем как «певец» или «музыкант». Тем не менее телезрители в прошлом году проголосовали именно за «мема», а не за стандартного «кросавчега»).

Знак чего в культуре – торжество фриков? Это свидетельство кризиса генеральной линии поп-культуры, реакция на репрессивный «стандарт красоты» в музыке: фрики в поп-искусстве – это люди, которые поют и танцуют «наоборот» – противоположно тому, как принято в официальной эстраде. Условно говоря, Сердючка – это Пугачева наоборот, Налич – это анти-Билан. Фрики также эксплуатируют поп-культуру – издеваясь над ней, выворачивая ее наизнанку (самый знаменитый из них – актер Саша Барон Коэн). Но тут мы наблюдаем эффект «минус на минус дает плюс»: из пародии на «ничто» фрики умудрились сделать «нечто», своего рода воплощение постулата Иоганна Готлиба Фихте «Я определяется через не-Я».

В пародии на поп-культуру сегодня больше смысла, чем в самой поп-культуре. Благодаря пародии мы понимаем, наконец, и смыслы эстрады, и ее ущербность – то есть, в любом случае, рефлектируем над тем, что в первоначальном, «чистом» виде рефлексии не предполагало. Например, в песнях Верки Сердючки эхом отзывалась и украинская народная, и советская песня, и эстрада 1990-х годов. Налич тоже – не впрямую, конечно – высмеивает поп-штампы и пародирует различные культурные традиции. Его якобы «непрофессионализм» – то есть несовпадение с евростандартами – из недостатка сегодня превратился в едва ли не главное преимущество на конкурсе.

Между тем фрики давно уже вышли за пределы развлекательной сферы: человек с синим ведерком на голове (а под ним – еще одно) высмеивает сакральный статус российской власти и ее символ – синюю мигалку. «Синие ведерки» тем самым помогают народу освободиться от молитвенного преклонения перед властью, а вовсе не только от излишних мигалок на дорогах.

Проблема лишь в том, что фрики не способны породить новую культуру – они могут только высмеивать или передразнивать; точно так же, как и российская оппозиция не способна породить нечто принципиально новое, своим поведением лишь зеркально отражая власть – со всем ее вождизмом и самолюбованием. Поп-индустрия, как и политика, нуждается в новых идеях – но их нет, и предпосылок пока нет тоже.

Фрики – это реакция на отсутствие новых идей, но прикол сам по себе никогда не может стать нормой. Прикол – лишь промежуточная стадия, за которой, возможно, явятся новые, более человечные формы поп-культуры.

* СМИ, включенное в реестр иностранных средств массовой информации, выполняющих функции иностранного агента