Андрей Перла: Страшно, аж жуть

Может быть, это не стоило бы разговора – ну, в конце концов, можно считать перманентный страх перед будущим милой национальной традицией, чудачеством, если бы не одно но. Перманентная уверенность в том, что завтра будет хуже, чем сегодня, мешает видеть возможности и выгоды, напрямую связанные с настоящими, а не привидевшимися угрозами.

Ну вот, скажем, мировой продовольственный кризис, о котором сегодня так много говорят. Предсказаний разной степени апокалиптичности пруд пруди. От одного неглупого человека с Рублевки я услышал, к примеру, что кризис приведет к войне Севера и Юга и гибели того мирового порядка, который мы знаем, – вместе с Россией. Ну, в самом деле: голодные толпы в бедных странах потребуют ответа у своих правителей, и тем не останется ничего другого, кроме как «перевести стрелки» на белых дьяволов…

Страх всегда оперирует чем-то таким, на что мы не можем непосредственно влиять. Мировой кризис потому и мировой, что не наш, не местный, не от нас зависит – остается сложить ручки и ждать неизбежного.

Кстати, представления о кризисе у нас ведь тоже весьма своеобразные, отсылающие не к данным о реальном положении вещей, а к ужасным воспоминаниям.

Общественному сознанию нужды нет в объективности. «В России стало хорошо?.. Оставьте, Россия бедна, и жить в ней плохо!

В самом плохом варианте развития событий, связанных с продовольственным кризисом и кризисом американской валюты, развитые страны не ждет ничего более неприятного, чем повторение Великой депрессии. «Наши отцы сидели у своих домов, неподвижные и бессильные, не в силах найти никакой работы», – так, кажется, писал американский писатель?

Ничего хорошего в этом нет, конечно, – но разве такая картина рисуется русскому человеку, когда он слышит слово «кризис»? Разве в этой картине есть чего испугаться? Да ведь это курорт по сравнению с тем, что мы помним о своих 30-х, своих 40-х и даже своих 80-х… (И пытаемся помнить о 90-х, отчаянно преувеличивая свои тогдашние страдания – хотя по меркам российских революций экономический, социальный и политический климат 90-х был более чем приятным.)

Нет, нам есть о чем вспомнить – и мы боимся своих воспоминаний, рисуя себе картины будущего с помощью прошлого, в котором разруха, война всех против всех и голод… То есть то, что может, конечно, и повториться – но только если мы этого всерьез сами захотим.

На таком фоне, конечно, сложно прислушаться к трезвому и не склонному к истерикам Константину Сонину*, который в «Ведомостях» замечает: вообще-то мировой рост цен на продовольствие – это прежде всего шанс для российского сельского хозяйства.

Шанс, заметим, подобный тому, который использовала нефтяная отрасль, тоже ведь в конце 80-х – начале 90-х едва сводившая концы с концами. Дорогое зерно означает прибыль хозяйств, возможности экспорта, технического перевооружения, делает отрасль интересной для инвесторов... Наконец, дорогой хлеб – если, конечно, не сидеть сложа руки – может серьезно повысить уровень жизни российских сельских жителей, сейчас по сравнению с горожанами просто очень бедных.

«Кризис»? Да ведь это курорт по сравнению с тем, что мы помним о своих 30-х, своих 40-х и даже своих 80-х

Проблема в том, что не сидеть сложа руки, хотя бы воспользоваться конъюнктурой – такой образ мышления означает чуть ли не измену национальной традиции. Традиция предписывает не верить в хорошее и ждать дурного, не считать любые достигнутые успехи прочными – чтобы не слишком расстраиваться, когда станет хуже.

Этот фатализм, вероятно, хорошо предохраняет от стрессов, но во всех остальных аспектах разрушителен. Хотя бы потому, что мешает воспринимать очевидное.

За 10 лет, с 1998 года, Россия добилась поразительных успехов. Вырос уровень жизни большинства населения – настолько, что принадлежность русских к «золотому миллиарду» оспаривать трудно, если оперировать объективными показателями или хотя бы верить собственным глазам.

Но общественному сознанию нужды нет в объективности. «В России стало хорошо? Комфортно жить? Становится меньше бедных? Как на дрожжах растут кафе, рестораны и гостиницы, жилые дома и офисные центры? Оставьте, вы не знаете Россию, вы, должно быть, никогда не покидаете пределов Садового кольца. Россия бедна и жить в ней плохо! А если вдруг кому-то почему-то и стало хорошо, так это не его собственные усилия – а только конъюнктура мировых рынков углеводородов тому виной! Вот ужо цена на нефть упадет…»

Позвольте, вы же только что утверждали, что всё пропадет, потому что нефть заканчивается. Раз заканчивается, цена же будет только расти? «Ах, оставьте, не всё ли равно, главное – что в конце концов станет хуже, станет совсем ужасно…»

Непременно станет, если общество будет готовить себя именно к такому повороту событий! Если станет видеть в событиях на мировом рынке не возможности и угрозы, а сразу преддверие апокалипсиса.

Если кучку скинхедов будет воспринимать как свидетельство неизбежной победы фашистов, не слишком качественные программы на ТВ – как свидетельство фатального упадка нравов, а при сообщениях о трудностях Американского банка будет с облегчением вздыхать – ну всё, теперь конец…

А «ужасный конец», равно как и «бесконечный ужас», – он ведь живет, как булгаковская разруха, исключительно в головах, граждане. В объективной реальности ничего такого нет.

* Признан(а) в РФ иностранным агентом