Михаил Бударагин: 2,5

Расставим некоторые вехи, чтобы потом к ним не возвращаться. Суд признал не только факт убийства, но и неудавшуюся попытку изнасилования Бахтишодом Хайриллаевым приемного сына Кузнецова Миши. На стадии следствия действительно фигурировали наркотики, за хранение которых боксер уже получил условный срок, но состояние наркотического или алкогольного опьянения в момент совершения преступления квалифицировано не было. Прошлое Кузнецова крайне облегчило обвинению задачу, но основным содержанием дела было все-таки убийство.

Закрытость российского суда и его крайне лояльное отношение к стороне обвинения, а не к подсудимому, лишают его всякого доверия со стороны общества

Общественное мнение, начисто судом проигнорированное (это, кстати, симптом почище любых других), разделилось на тех, кто твердо уверен в том, что Кузнецов обошелся с убитым весьма легко (а следовало бы запытать для острастки), и тех, чьи симпатии, скорее, на стороне несостоявшегося насильника. Жертв в России традиционно любят, а жертвой в этой истории оказался все-таки гастарбайтер.

И с теми, и с другими трудно согласиться, хотя первых понимаешь как-то лучше. У автора этих строк есть ребенок, причем не приемный, как у Кузнецова, а свой, и я с ужасом думаю, как повел бы себя я сам, оказавшись в схожей ситуации. Хватило бы сил убить – наверное, убил бы, забыв все традиционные фразы о «правовом государстве» и «торжестве закона». Закон когда еще восторжествует, а насильник – вот он, на лестнице.

Но вообще-то радоваться убийству и тем паче заявлять о том, что вообще неплохо было бы приложить еще и того, а также этого, и пятого, и десятого, – далеко не то же самое, что сочувствовать отцу, который поступил так, как счел единственно возможным. Этот поступок вовсе не легитимизирует убийство всех тех, кем мы недовольны: тут вообще не о чем улюлюкать и хлопать в ладоши.

Прошлое Кузнецова крайне облегчило обвинению задачу, но основным содержанием дело было все-таки убийство (фото: ИТАР-ТАСС)

Сторонники тюремного срока для Кузнецова, намекающие на «волны насилия» и призывающие «не поднимать шумихи», впрочем, гораздо хуже любых поклонников суда Линча и расправы над гастарбайтерами. Суд над Кузнецовым, как и почти любое громкое дело последнего времени, был закрытым, и весь общественный резонанс в очередной раз ушел в песок, потому что уж если сторона обвинения и суд получают возможность работать в слаженном тандеме, они этой возможностью пользуются на полную катушку. Потому что это их суд, он принадлежит и служит не обществу, а тем, кто допущен. Или тем, у кого есть возможности, если вы понимаете, о чем я. У бывшего боксера возможностей, видимо, не нашлось, так и поделом ему.

Но если суд принадлежит корпорации судей и прокуроров и зависит от желания их левой пятки, то какие основания у меня как гражданина такому суду доверять? Суд руководствуется законом? Но мы прекрасно знаем, как может этот закон трактоваться. А некоторые утверждают, что неплохо осведомлены, сколько именно та или иная трактовка стоит. В прокуратуре и судах работают сплошь пронзительно честные люди, положившие свою судьбу на алтарь общественного блага? В это, пожалуй, не верят даже они сами.

Закрытость российского суда и его крайне лояльное отношение к стороне обвинения, а не к подсудимому, лишают его всякого доверия со стороны общества.

Случай Кузнецова предельно ясно показывает, к чему именно приводит эта полуфеодальная система: именно она и делает человека преступником. Представим на минуту, что Кузнецов, попавший «на зону», столкнется там не с осуждением своего поступка, а как раз наоборот, со всемерным его одобрением. Человек честно убил насильника: возможно, это вызовет некоторую оторопь у ленивого обывателя, но в камере-то преступник окажется едва ли не героем.

Итак, Александр Кузнецов, сам вызвавший милицию и признавший свою вину, 2,5 года проведет там, где ему убедительно докажут, что никакой вины на нем нет. Он что, пенсионерку ограбил? Жену топором по пьяни зарубил? Девушку изнасиловал? Гоп-стопом промышлял? Нет, он защитил ребенка от насилия. Что случится с ним за это время? Выйдет ли он на волю более раскаявшимся, чем был в зале суда или, наоборот, почувствует себя наконец правым?

Суд, признавая Кузнецова виновным, отправляет его в тюрьму – не для наказания даже и не для перевоспитания, конечно, а просто так, просто потому, что отчетность, дело раскрыто, все получили по заслугам.

Что будет с приемным сыном Кузнецова? Каким на свободу выйдет сам Кузнецов? Все это не волнует вообще никого, потому что суд и прокуратура живут в своем шизофреническом мире, где тюрьма служит исправлению, а не втягиванию в криминальную среду, где общественное мнение не значит ничего, потому что только «свои» могут вершить суд, а всех, кто с улицы, просьба подвинуться и не мешать.

Беда только в том, что их шизофрения – это и наша болезнь тоже, это не только их правила игры, это общие правила игры, нелогичные, бессмысленно жестокие и работающие исключительно для функционирования всей этой погонной и мундирной бюрократии.

«Реформа судебной системы», судя по всему, все продолжается и продолжается: конца и края ей не видно, итоги ее туманны, но происходящее параллельно с реформой консервирование пока не оставляет никакой надежды на то, что на выходе мы получим суд, служащий обществу, а не собственным корпоративным интересам.