Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра.

6 комментариев
Дмитрий Губин Дмитрий Губин Что такое геноцид по-украински

Из всех национальных групп, находящихся на территории Украины, самоорганизовываться запрещено только русским. Им также отказано в праве попасть в список «коренных народов». Это и есть тот самый нацизм, ради искоренения которого и была начата российская спецоперация на Украине.

0 комментариев
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

12 комментариев
1 мая 2007, 09:34 • Авторские колонки

Павел Руднев: Положительный образ коммерсанта

Павел Руднев: Сорокин дал положительный образ

Павел Руднев: Положительный образ коммерсанта

В недавно вышедшем в издательстве «Захаров» сборнике драматургии Владимира Сорокина всего одна новинка – трагифарс «Капитал», давший имя полному собранию пьес опального прозаика.

Но сам по себе этот сборник – укор театральной России, слишком мало обращавшей внимание на пьесы Сорокина, в которых так или иначе запечатлен облик страны в последние 15 лет.

Самое важное – даже не пытаться оправдать театр, который повернулся к Сорокину и современному герою спиной. Есть разница между «не мочь» и «не иметь желания».

В период, следующий сразу за перестройкой, в эти пять–семь лет, когда были написаны основные пьесы Владимира Сорокина, театр вообще в упор современности не видел, превратившись в аппарат для производства ностальгии и аутизма.

Пьесы Владимира Сорокина не поставило то поколение (сегодняшние 40-летние), которому тогда не дали реализоваться, развиться. Новейшая эпоха несколько выбила из-под сорокинских пьес почву – сегодня к ним так просто не подступишься, они содержат откровения, характерные для постимперского сознания 1990-х.

Сорокин свершает всеобщую культурную мечту: пишет «положительный и страдающий образ коммерсанта-олигарха», о котором мечтали все критики

Скажем, одну из самых хорошо написанных пьес Сорокина «Щи» без этого ощущения крушения империи и обрушения цензуры 1990-х уже трудно актуализировать.

Наш театр, косный и патриархальный, охраняемый как музей и вечно всего боящийся, выставляющий недовольную публику на щит против мнимого бескультурья, почти что проглядел пьесы Владимира Сорокина.

Случаи постановок единичны: Жакевич, Левинский, Белякович, Бояков, Додин. Вместе с тем нельзя не заметить, что додинская «Клаустрофобия», в которой пьеса Сорокина «Пельмени» занимала одно из важнейших мест, задала интонацию новейшему театру, изобрела стиль актуального искусства на сцене.

Безразличие театра, не готового замечать и анализировать современность, стало причиной длительного молчания прозаика, и новая пьеса «Капитал» 2007 года есть реакция на пробуждение интереса к театральным текстам современника-классика.

В «Капитале» Сорокин свершает всеобщую культурную мечту: пишет «положительный и страдающий образ коммерсанта-олигарха», о котором мечтали все критики «чернушного» и «пессимистического» искусства постсоветской культуры.

В «Капитале» вообще нет отрицательных героев – кроме самой жизни, которая вынуждает делать непопулярные и вредоносные действия по принципу «не мы такие, жизнь такая».

Сорокину всегда был свойственен этот фантазийный стиль: он сочиняет диковато-невероятные, абсурдные сюжеты в исключительно реалистических, психологических, детально прописанных рамках.

Его реальность – неправильно собранный пазл, как лошадь с рыбьей мордой. Вроде бы все детали нам знакомы, естественны, узнаваемы, нас не пугают, но на самом деле они состоят из неправильно перемешанных кусков реальности.

Вместо реальности из кубиков реальности появляется монстр. В пьесах Сорокина действительность будто бы заболевает галлюциногенной болезнью, завирусовывается и, сохраняя имитацию нормальной жизни, чудит, блажит, булькает кипящим варевом мутировавшей органики.

В «Капитале» мы видим топ-менеджмент крупного холдинга – из тех, кого сегодня потенциально может ожидать участь Ходорковского. Совет директоров принимает важнейшее решение, куда вести предприятие.

Благосостояние холдинга зависит от искусства шрамирования лица президента: величины, направления, глубины пореза. Лицо главы банка изуродовано старыми ранами и старыми обидами за некогда неточный хирургический курс.

В этом первоклассном абсурде, буквально болевой драматургии, отталкивающем сюре Сорокин, как всегда, прямолинеен и точен: да здравствует русский бизнес, бессмысленный и беспощадный!

Бизнес, где на миллиметр оступиться значит тут же на лице почувствовать дрогнувшую руку хирурга, боль, кровь, насилие, расстрел без суда и следствия, отчуждение от общества, тюрьму. Русский бизнес есть риск для собственной жизни, опасная война не за честь и совесть, а за страх «не снести головы».

Писатель Владимир Сорокин
Писатель Владимир Сорокин
У Сорокина смешались в один могучий образ приметы времени: мода на шрамирование и пластические операции, садомазохистические отношения предпринимательства и государства, боль как сладость и как атрибут современного раздробленного человека, ощущение бизнеса как страдающего тела и порочная зависимость от работы – креста твоего в прямом смысле слова. Труд в России – он не в радость, он страдание.

На праздничной вечеринке по поводу очередного надреза герои играют в игру «задави ходора» – код более чем понятен. Игра заключается не только в имитации условий чудовищной конкуренции в бизнес-среде.

Испытав тело свое на прочность, игроки должны «задавить ходора», то есть задавить в себе стыд, рассказав публично самую постыдную историю из своей жизни (пародия на известную сцену в романе «Идиот»).

Здесь Сорокин снова использует одну свою драматургическую затею: в кульминации герои должны излить квинтэссенцию своего бытования, «монолог души» перед ее смертью, сказать Самое Важное.

Такой же финал был и в пьесе «Достоевский-trip», и в «Дисморфомании». Список постыдных благодеяний вершит комедию жизни героев, склонных самоуничтожиться после такой смертной исповеди.

Сорокин говорит опять же крайне просто и недвусмысленно о стыде как о главной эмоции «игры в ходора». «Задавить ходора» в себе – значит проглотить обиду, задавить чувство стыда за страну, в которой любой труд, любое делопроизводство сродни самомучительству.

Герои «Капитала», словно зомбированные, несут два важнейших ощущения путинской эпохи – стыд и самомучительство. Пьеса завершается умиротворением, внезапным ощущением радости и счастья.

«Наш капитал огромен», – утверждает президент банка, отдавший шрам свой на алтарь общего дела. Будет много дела, будет много и боли.

Больной, израненный человек получил свою дозу морфия.

..............