Игорь Манцов: Провинциальные анекдоты

Фильму вручили специального Золотого льва, впопыхах придуманного отдельными, до сих пор не поименованными членами венецианского жюри. О том, что приз этот не главный, но всего-навсего «специальный», наши СМИ не сообщали до возвращения на родину самого Михалкова. Это, кстати же, симптоматично, наши СМИ подобное умолчание не красит.

Но куда больше поразила меня неадекватная реакция на приз самого Никиты Михалкова. Всенародно известный, по-настоящему талантливый художник; человек, равный богам и вхожий некогда к вице-президентам, а теперь уже и к президентам, радовался утешительной металлической болванке как ребенок! Придавал ей какое-то чрезмерное значение.

Умный, уверенный в себе Михалков хорошо знает, что сертификат качества выдает теперь не наш народ и даже не отечественная интеллигенция. Сертификат выдает Запад

Что это? Я попытался выковать железную причинно-следственную цепь.

Видел достаточное количество послефестивальных телевизионных интервью Никиты Сергеевича, где он настойчиво повторял одно и то же: дескать, все думали, что сто лет не снимавший кино Михалков спекся и сдулся, но теперь-то ясно, что не спекся и не сдулся, а наоборот…

Почему, однако же, «ясно», из чего следует? Может, фильм уже оценила отечественная публика? Или превознесла отечественная критика, которую Михалков, впрочем, не уважает? Или же, что гораздо надежнее, сам художник, прежние работы которого никогда не опускались ниже уровня «хорошо», а иногда и вовсе поражали наше воображение, закономерно уверен в качестве своего нового опуса? Может, критерий – внутренний закон Михалкова? Я бы, кстати, этому закону присягнул!

Так нет же. Легитимность свежеиспеченного отечественного произведения обеспечивает теперь западноевропейская болванка, врученная на этот раз по прихоти двух-трех членов жюри и, вероятнее всего, на основании их личной симпатии. В то время как прочие члены, получается, были категорически против «12».

#{mvideo19}

Показательная история. Глядите: умный, уверенный в себе Михалков хорошо знает, что сертификат качества выдает теперь не наш народ и даже не отечественная интеллигенция. Сертификат выдает Запад. В советское время зарубежным наградам, конечно, радовались, но они никогда не определяли положение здешнего мастера искусств «на все сто». Теперь – определяют.

…Наконец-то познакомился с другим уважаемым режиссером, с другим многократным лауреатом западных смотров – Андреем Звягинцевым. Мы немного выпили, отчего я потерял всякую робость. Взял, да и брякнул в лицо собеседнику заветное: «Андрей, а ведь если бы не два Венецианских приза за «Возвращение», включая самого главного Льва, у вас ничего бы не случилось – ни карьеры, ни творческой судьбы. Если бы Запад, что называется, не благословил, «Возвращение» было бы у нас заплевано, а вы вместе с вашей гипертрофированной серьезностью были бы вначале засмеяны, а потом и вовсе вытеснены из киноиндустрии».

К моему удивлению, Звягинцев моментально согласился: «Конечно. Вы правы. Без сомнения».

Итак, сегодня без западной ксивы ни дебютант Звягинцев с прекрасной картиной «Возвращение», ни даже матерый зубр Михалков, который всё и всем давно доказал, не чувствуют себя сколько-нибудь уверенно на родной вроде бы земле!

Родная земля, что называется, горит у них под ногами, ну и дела.

Выводы, однако, будут нетрадиционные. Запад-то, господа-товарищи, ни в чем не виноват, Запад адекватен. Запад играет по своим правилам и в своих интересах. Есть такое расхожее выражение, которым в последние месяцы особенно часто разбрасываются: «Вашингтонский обком». Эта формула вредна, она дезориентирует. «Обком» – аутентичное советское понятие. «Вашингтонский обком» поэтому – исключительно наши люди, сидят они здесь, гадят тоже здесь.

Без труда припоминаю: в 90-е было совершенно невозможно публично озвучить свою собственную художественную идею. Сегодня, постарев и заскучав, я таких попыток даже и не предпринимаю. Может, что-нибудь изменилось? На примере старших, заслуженных и даже народных товарищей вижу, что рыпаться не стоит и сегодня. Некие влиятельные здешние люди перетолковывают двусмысленный термин «Вашингтонский обком» на свой лад и в своих интересах: будто бы это какие-то далекие иностранцы специально борются против России, против нас.

Нет, не так. Иностранцы борются не против нас, а за себя. Почувствуйте, наконец, разницу!

Борются за свою родину и за насущные интересы своих соотечественников. Борются, надо сказать, эффективно. В мире не случайно доминируют их образность, их символика, их художественный язык. Их телевизионные форматы в нездоровом количестве копируются нашими неуверенными в себе медийщиками. Их кинофестивали транслируют нам художественную норму. А наши лучшие люди, вроде Михалкова и Звягинцева, вынуждены, чтобы не выпасть из профессии и не погибнуть от местечкового шельмования, заискивать перед ихними экспертами, вынуждены относиться к необязательной фестивальной игре как к приговору военного трибунала.

Когда-нибудь этот национальный позор должен же прекратиться! Если он не прекратится, у страны нет ни малейшего шанса. Меня поражает теперешняя ставка на экономику или на политическое строительство. Все это – времянки, дела второстепенные. Преходящая тактика, не стратегия. Страна должна обеспечивать производство аутентичной социальной образности. Наш человек с идеями должен получать приоритет. Идеи эти должны отбираться и внедряться. Из десяти идей жизнеспособной будет в лучшем случае одна. Но это одна будет жизнестроительна. Только тогда наш человек будет знать, что его меряют не по чужой мерке и что его в очередной раз не продадут.

Один пример, а то ведь многие товарищи так и не понимают, о чем в подобных случаях идет речь. Теперь много говорят о годовщине Октябрьской революции. Говорят и спорят еще и о крахе СССР, а также о постсоветских, мягко говоря, перегибах. Зачастую сходятся на том, что не был решен крестьянский вопрос. Согласен, но хотелось бы перевести разговор из плоскости политико-экономической в сферу социальной психологии. Царская Россия, равно как и большевики, не смогли предложить стоящим на пороге массового общества крестьянам престижную образность. Крестьянам не было предложено способа сохранять достоинство и культивировать внутреннюю глубину в новой, тревожной для них городской реальности.

О том, что приз этот не главный, но всего-навсего «специальный», наши СМИ не сообщали до возвращения на родину самого Михалкова

Крестьянин-лапотник был в дореволюционном городе заведомо неконкурентоспособен, и никто из шибко грамотных господ его внутренним миром не заморачивался. Именно поэтому Россия и «слиняла в три дня»: основная масса населения испытывала кризис идентичности.

Только ранние большевики пытались из тактических соображений основать социально-психологический стандарт общества на образной системе крестьянства. При царе же батюшке грамотные если и не презирали крестьянина в открытую, то уж во всяком случае не рассматривали его как равного, как возможного соседа по лестничной клетке, по подъезду. Крестьянину элементарно не помогали. Советский Союз кончился не тогда, когда упали цены на нефть, не врите. Рухнул он тогда, когда власть начала агрессивно транслировать стандарты развитого урбанизма в западном стиле, стандарты, с которыми большая часть населения страны уже вроде бы и мечтала, но по определению не могла совпасть. Люди начали дергаться, нервничать. Снова кризис идентичности. Теперь из людей можно было вить веревки.

Ровно так же дергался бы и Никита Михалков, когда бы вернулся из Венеции безо всякого приза. Шибко грамотные завистники шептались бы в кулуарах: «А Никита Сергеевич-то теперь лох, сшил кафтан не по-модному. В утиль Никиту Сергеевича!»

Люди устроены одинаково. У людей всего-навсего разные психологические стандарты.

В эпохальном фильме Мартина Скорсезе «Таксист», откуда, кроме прочего, вышел балабановский «Брат», хорошо показано, как витальный юноша из посада, из слободы пытается освоиться в Большом Городе, но так и не подбирает к этому Городу ключей. Допустим, юноша ведет эмансипированную горожанку, работающую в некоем предвыборном штабе, на… порносеанс. Грамотная девушка изумлена, оскорблена, не знает, что ей теперь про него думать. Между тем парень не имел в виду ничего плохого. Он попросту не знает, как иначе изъяснить ей – такой холеной, такой грамотной, такой близкой к власти – свою симпатию, свое желание, свое плотское влечение. У таксиста, гениально сыгранного Робертом Де Ниро, полный спектр чувств, но совсем нет подходящих социальных навыков и диалектов. Он внутренне чист, он благороден, он достаточно деликатен для того, чтобы не лезть ей под юбку.

Но если не под юбку, то как?

«Как делаются эти вещи в вашем проклятом Большом Городе?!» – легко воображаемый внутренний монолог главного героя.

Парень решает показать ей движущиеся картинки, предъявить материализацию своего фантазма. В таких вот эпизодах сценарист Пол Шредер и режиссер Мартин Скорсезе достигают уровня гениальности.

Не так давно подсел к телевизору, чтобы урывками посмотреть примечательную картину Георгия Данелия «Осенний марафон». Вдруг вижу: по питерской улице, по набережной Невы конца 70-х идут люди из картин 20–30-х. В смысле, те же серые тряпки, тот же, с позволения сказать, дизайн, то бишь покрой. Какое-то дежавю, «Мы из Кронштадта». А никакое не дежавю. Действительно, по набережной топают те же самые старинные, неадаптированные люди, которыми советская власть по-настоящему не занималась. Тем временем Бузыкин и его грамотная компания примеряют импортные курточки, щебечут на иностранных языках, манифестируя новые стандарты и, по сути, подрывая основы государственности. Крах СССР можно было предсказать, анализируя визуальную ткань этого выдающегося опуса.

Человек, который уже посмотрел «12», но еще не прочитал «Уайнсбург. Огайо», в правильном ли направлении развивается?

Смотрите, американцы превратили своего сельского жителя, своего ковбоя – в законодателя мировой моды. Весь мир ходит в джинсах и в сопутствующих курточках. Кто скажет после этого, что американцы недостаточно работают и беззастенчиво обирают целый мир? Разве работа – это непременно тупое «бери больше, беги дальше»? А социопсихологическая работа, а конструирование образов – это что, баловство? Американцы победили мир, ибо слишком любили своего простого человека, ибо полагали, что этим человеком должны восхищаться все.

Или. Наши послевоенные ленты о Гражданской войне сделаны по лекалам американских вестернов. Американский ковбой – это звучит гордо на всех мировых языках. Русский крестьянин – до сих пор вынужден стесняться, и главным образом у себя дома, на своей земле.

Цензура нужна, и она все равно будет введена. Это говорю вам я – бескорыстный франкофил, фанатичный американофил. В советское время цензура выполняла главным образом символическую функцию. Цензура – это было мудрое послание, адресованное бессовестной советской тусне, окопавшемуся тут «Вашингтонскому обкому». Послание расшифровывалось так: «Не сметь оценивать нашего человека по западному стандарту! Только попробуйте поставить под сомнение его самодеятельность, его витальность и его креативность. Сволочи!»

А больше ничего, не преувеличивайте. Кто очень хотел прочитать Кафку или Солженицына, выходил из положения легко.

Между прочим, цензура у нас сегодня есть, но она неправильная, антинародная, дурного свойства. Допустим, элементарно не переиздан Шервуд Андерсон. Разве что вышел постыдный карманный сборничек «Уайнсбург. Огайо», на безобразно желтой бумаге. Но все последующие сборнички рассказов мастера изящной словесности столь же хороши. Между тем Шервуда Андерсона не найти, не достать, какая же после этого свобода слова?

Это не свобода слова, а порнография духа.

Кстати, люди, которые периодически мучают меня устными и письменными требованиями – описать тот или иной современный блокбастер – тем ли они озабочены? Человек, который уже посмотрел «12», но еще не прочитал «Уайнсбург. Огайо», в правильном ли направлении развивается? Кто подскажет этому человеку, кто обеспечит вменяемую экспертизу, кто расставит приоритеты?

Случайно оказался на одной телепередаче, где обсуждали прекрасное, на мой взгляд, кино Бориса Фрумина «Нелегал». Сравнительно свежее кино, которое нигде особенно не засветилось, никого не победило и мало кому известно. Кино, где с клишированных героев сдирают социальные маски, обнаруживая под ними человеческое, слишком человеческое. Кино, где актеры гениально взаимодействуют и друг с другом, и с эпохой застоя, и с эпохой сегодняшней. Выдающееся, по-хорошему самопальное кино с незаемным дыханием.

Оппонировали фильму в том числе люди из политической элиты и популярных СМИ. Они авторитетно заявили, что кино снято на уровне самодеятельности из Урюпинского дома культуры.

Ага, рассмеялся я про себя, знакомая психология. «Урюпинские» для этих – не авторитет, зато «венецианские» и «берлинские» – заставили бы говорить о фильме осторожнее, почтительнее.
Плавали.
Знаем.
Надоело.